Чарльз Диккенс - Домби и сын

Усаживаясь въ карету, Павелъ еще разъ взглянулъ на многочисленную толпу, которая его провожала, и теперь всѣ предметы закружились и запрыгали передъ нимъ, какъ будто онъ смотрѣлъ черезъ стекла зрительной трубки, колебавшейся въ его рукахъ. Потомъ онъ забился въ темный уголъ кареты и крѣпко прижался къ Флоренсѣ. Вся эта сцена трогательнаго прощанья представлялась ему какимъ-то сновидѣніемъ, тревожнымъ и вмѣстѣ чрезвычайно пріятнымъ, и когда впослѣдствіи онъ думалъ о д-рѣ Блимберѣ, онъ всегда воображалъ его не иначе, какъ стоявшимъ на крыльцѣ при прощаньи съ своимъ маленькимъ другомъ.

Но, кромѣ доктора, другая фигура рисовалась иередъ маленькимъ Павломъ, фигура м-ра Тутса, который совершенно неожиданно открылъ одно изъ оконъ кареты, просунулъ голову и спросилъ: "Домби здѣсь?" Прежде, чѣмъ успѣли отвѣчать, онъ скрылся и захохоталъ самымъ дружелюбнымъ образомъ. Но этимъ еще не окончилось. Когда карета уже тронулась съ мѣста, м-ръ Тутсъ подскочилъ съ другой стороны и, опять просунувъ голову черезъ окно, тѣмъ же тономъ спросилъ: "Домби здѣсь?" И потомъ онъ мгновенно исчезъ, заливаясь тѣмъ же дружелюбнымъ хохотомъ.

Какъ Флоренса смѣялась! Павелъ часто вспоминалъ объ этой сценѣ и самъ смѣялся отъ всего сердца.

Но на другой и въ слѣдующіе дни произошло много такихъ вещей, которыя послѣ воображенію Павла представлялись въ самомъ тускломъ свѣтѣ. Прежде всего онъ никакъ не могъ понять, зачѣмъ они продолжали жить y м-съ Пипчинъ вмѣсто того, чтобы ѣхать домой, зачѣмъ онъ лежалъ въ постели, и Флоренса всегда сидѣла подлѣ него. Приходилъ ли къ нему въ комнату отецъ, или онъ только видѣлъ на стѣнѣ чью-то высокую тѣнь? Правда ли, что лѣкарь говорилъ — или это пригрезилось — что если бы взяли мальчика домой прежде дѣтскаго бала, на которомъ онъ испыталъ слишкомъ сильныя потрясенія, то, вѣроятно, онъ не завянулъ бы такъ скоро?

Ему казалось также, что онъ говаривалъ сестрѣ: "Охъ, Флой, возьми меня домой; не покидай меня"! А, впрочемъ, можетъ быть, и это пригрезилось. Только кажется, будто онъ слышалъ свои собственныя слова: "Поѣдемъ домой, Флой, поѣдемъ"!

Но зато онъ очень хорошо помнилъ, какъ привезли его домой вмѣстѣ съ Флоренсой, и какая была толкотня на лѣстницѣ, когда понесли его наверхъ. Онъ узналъ свою старую комнату и маленькую постель, гдѣ его положили. Передъ нимъ, въ числѣ прочихъ, стояли: тетушка его, и миссъ Токсъ, и м-съ Пипчинъ, и Сусанна. Онъ всѣхъ ихъ угадалъ и привѣтствовалъ очень радушно. Но было, однако-жъ, и тутъ что-то такое, чего онъ никакъ не понималъ и что крайне его безпокоило.

— Мнѣ надобно поговорить съ Флоренсой, — сказалъ онъ, — съ Флоренсой наединѣ. Оставьте насъ.

— Скажи мнѣ, свѣтикъ мой, Флой, папенька не былъ на крыльцѣ, когда меня вынесли изъ кареты?

— Былъ, мой милый.

— Кажется, онъ заплакалъ и ушелъ въ свою комнату, когда увидѣлъ меня; правда ли это, мой ангелъ?

Флоренса отрицательно покачала головой и прильнула губами къ его щекѣ.

— Ну, я радъ, что онъ не плакалъ, — сказалъ маленькій Павелъ — это правда, мнѣ померещилось. Не сказывай, о чемъ я тебя спрашивалъ.

Долго Вальтеръ не зналъ, что дѣлать съ барбадосскимъ назначеніемъ, и даже лелѣялъ слабую надежду, что м-ръ Домби авось измѣнитъ роковую резолюцію. Быть можетъ, онъ одумается и прикажетъ старику Каркеру "оставить молодого Гэя въ лондонской конторѣ". Но такъ какъ ничто не подтверждало этой, совершенно, впрочемъ, неосновательной надежды, бѣдный юноша увидѣлъ настоятельную необходимость дѣйствовать безъ замедленія, не обольщая себя пустыми мечтами.

Главная задача — какимъ образомъ подступиться къ дядѣ Соломону съ этой неожиданной вѣстью, которая, нѣтъ сомнѣнія, нанесетъ ему страшный ударъ? Старикъ только что начиналъ оправляться послѣ нападеній неумолимаго кредитора, его мичманъ и гостиная повеселѣли, значительная часть долга заплачена м-ромъ Домби, впереди рисовалась надежда окончательно устроить денежныя дѣла, — и вотъ все это вдругь опрокидывалось вверхъ дномъ по какому-то холодному разсчету или просто по безотчетному капризу всемогущаго негоціанта.

Но что бы ни случилось, дядя Соль, такъ или иначе, заранѣе долженъ былъ ознакомиться съ угрожающей бѣдой. Между "ѣхать или не ѣхать" Вальтеръ не могъ выбирать. М-ръ Домби сказалъ прямо, что онъ молодъ, a обстоятельства старика Гильса не блестящи, и это опредѣленіе м-ръ Домби сспровождалъ такимъ взоромъ, въ которомъ ясно значилось, что, въ случаѣ отказа, молодой человѣкъ долженъ оставить знаменитую контору. Онъ и его дядя были облагодѣтельствованы мромъ Домби, и Вальтеръ самъ искалъ этого благодѣянія. Чувство благодарности налагало долгъ безусловнаго повиновенія; такъ, по крайней мѣрѣ, думалъ Вальтеръ, хотя въ то же время начиналъ догадываться, что ему врядъ ли когда удастся обратить на себя милостивое вниманіе гордаго хозяина, который по временамъ, Богъ знаетъ за что, бросалъ на него суровые взгляды.

Когда м-ръ Домби сказалъ: "вы молоды, a обстоятельства вашего дяди не блестящи", въ его физіономіи выразилось оскорбительное презрѣніе, какъ будто онъ обвинялъ молодого человѣка въ непростительной праздности, обременительной для старика-дяди, и эта мысль стрѣлою вонзилась въ чувствительное сердце бѣднаго юноши. Рѣшившись во что бы то ни стало разувѣрить м-ра Домби и по возможности самымъ дѣломъ доказать несправедливость оскорбительнаго мнѣнія, Вальтеръ, послѣ poковoro назначенія въ Барбадосъ, удвоилъ свою дѣятельность въ конторѣ и, скрѣпя сердце, казался веселымъ и совершенно довольнымъ. Благородный и неопытный юноша, разумѣется, никакъ не воображалъ, что эти-то именно свойства теперь всего менѣе могли понравиться м-ру Домби, который, напротивъ, разсчитывалъ, что его всесильная опала — заслуженная или незаслуженная, все равно — должна поражать страхомъ и трепетомъ его подчиненныхъ.

— Ну, — подумалъ Вальтеръ съ глубокимъ вздохомъ, — надо теперь раздѣлаться съ дядюшкой Соломономъ. Но такъ какъ молодой человѣкъ не надѣялся сохранить спокойствіе духа, если бы самъ извѣстилъ старика объ угрожающей бѣдѣ и увидѣлъ первые слѣды отчаянія на его морщинистомъ лицѣ, то онъ рѣшился воспользоваться услугами могущественнаго посредника, капитана Куттля, и, дождавшись перваго воскресенья, отправился послѣ завтрака на корабельную площадь въ его квартиру.

На дорогѣ Вальтеръ не безъ удовольствія припомнилъ, что м-съ Макъ Стингеръ каждое воскресеніе поутру отправлялась въ отдаленную капеллу слушать проповѣдь достопочтеннаго Мельхиседека Гоулера {Howler буквально значитъ р_е_в_у_н_ъ. Авторъ осмѣиваетъ здѣсь изступленныхъ фанатиковъ, слава которыхъ между простолюдинами основывается преимущественно на шарлатанскомъ искусствѣ кричать во все горло и выдѣлывать арлекинскіе жесты во время своихъ поученій. Англія, какъ и Сѣверная Америка, при всей своей образованности, является привилегированной землей сектантовъ и фанатиковъ. Среди безчисленнаго множества сектъ особенно прославились своимъ сумасбродствомъ: Seekers (искатели), Tumdlers (кувыркатели) и Ranters (пустомели). Гоулеръ, какъ видно, принадчежалъ къ сектѣ Реньтеровъ, и о нихъ-то говоритъ здѣсь Диккенсъ. Прим. переводчика. }, стяжавшаго громкую извѣстность между нѣкоторыми особами. Сей благочестивый иастырь служилъ первоначально на вестъ-индскихъ докахъ при винной конторѣ, откуда его выгнали по ложному подозрѣнію, будто онъ завелъ грѣшное обыкновеніе просверливать буравчикомъ бочки съ ромомъ и прикладываться къ нимъ своими устами. Разумѣется, это была клевета, взведенная на него общимъ нашимъ врагомъ, человѣкоубійцею искони. Достопочтенный Мельхиседекъ недавно предсказалъ съ своей каѳедры, что ровно черезъ два года, въ этотъ самый день, въ десять часовъ утра, воспослѣдуетъ преставленіе свѣта, и по сей причинѣ открылъ y себя на дому пріемъ благочестивыхъ слушателей и слушательницъ реньтерской секты, на которыхъ, въ первое собраніе, слова краснорѣчиваго проповѣдника произвели самое могущественное впечатлѣніе; и когда словесное стадо, осѣненное послѣ проповѣди вдохновеннымъ наитіемъ, принялось совершать священную пляску, восторжениые слушатели и слушательницы вдругъ всѣ до одного съ ужаснымъ трескомъ и шумомъ провалились въ кухню и опрокинули катокъ, принадлежавшій какой-то словесной овечкѣ.