Уильям Сароян - Андраник Армянский

Я заговорил по-армянски только после того, как к нам переехала бабушка. Каждое утро она распевала песни о воине Андранике; так я узнал, что он был армянином, крестьянином-горцем, который верхом на черном коне с горсткой своих людей сражался с врагом. Было это в 1915 году, в год физических страданий и духовного разлада у народа моей страны и всего человечества, правда, мне тогда было семь лет и всего этого я не знал. Но по своей собственной неизъяснимой печали я мог судить, что в мире происходит что-то не то, только я не знал, что именно. Занимаясь домашними делами, бабушка пела. Ее сильный скорбный голос был полон великого гнева, и вот тогда я начал догадываться. Я подхватил этот язык и заговорил на нем как-то сразу, потому что он жил во мне и мне оставалось только восстановить связь между словами и памятью. Я же армянин. И да сгинут негодяи, что портят нам кровь. У нас, у армян, так, хотя это и неправильно. Негодяев не бывает. Армянин испытывает такое же чувство горечи, что и турок. Абсурдно, но я этого не знал. Я не знал, что турок – всего лишь простой, добродушный, слабый человек, который делает то, к чему его принуждают. Я не знал, что ненавидеть его – все равно что ненавидеть армянина, ведь что армянин, что турок – по сути, это один и тот же человек. Бабушка тоже этого не знала и теперь не знает. А я знаю, правда, не уверен, доведет ли меня это до добра. Ведь столько еще в мире скудоумия! А под скудоумием я разумею всяческую дрянь, невежество, например, или еще хуже, добровольное ослепление, тупое, безмозглое, упрямое нежелание видеть что-либо вокруг себя. Всем на свете известно, что наций как таковых не существует, однако же полюбуйтесь. Вот вам Германия, вот Италия, Франция, Англия, Россия, на худой конец. А посмотрите на Польшу. Как вам нравятся все эти обезумевшие маньяки! Пора бы людям открыть глаза и узреть собственный идиотизм. Ну почему они не научатся использовать свою силу ради жизни, а не ради смерти, но, похоже, они этого не сделают. Моей бабушке слишком много лет, чтобы учиться. А как насчет всех тех, кому еще нет тридцати? С ними-то как? Или чтобы учиться, они слишком молоды? Или это так полагается – работать на смерть?

В 1915 году генерал Андраник был отчасти в ответе за происходившие в мире беды, но в этом нет его вины. У него не было другого выхода, и он действовал так, как того требовали обстоятельства. Турки убивали армян, а генерал Андраник со Своими солдатами убивал турок. Он убивал простых, добродушных, обыкновенных турок, но не уничтожил ни одного настоящего преступника, потому что все истинные преступники держались от поля боя подальше. Око за око, да только всякий раз не то, чье нужно. И моя бабушка молилась за победу и во здравие генерала Андраника, хотя и знала, что турки – народ неплохой, как она сама говорила.

Генерал Андраник выполнял в Армении и Турции ту же роль, что и Лоуренс Аравийский в Аравии: он держал турок в напряжении, чтобы те не могли угрожать войскам Италии, Франции и Англии. Генерал Андраник был простым армянским крестьянином и верил, что если он будет наносить урон турецкой армии, как его в этом заверяли правительства Англии, Франции и Италии, его народ получит свободу. У генерала Андраника не было ничего общего с искателем приключений, непоседливым английским писателем, который пытался прийти к согласию с самим собой относительно того, что есть в мире для него ценного. В отличие от Лоуренса Аравийского генерал Андраник не ведал, что усилия его тщетны и бессмысленны, поскольку после войны правительства Англии, Франции и Италии предадут его. Он не знал, что великие державы нуждаются в дружбе других великих держав, стремятся к ней, он не знал, что после войны и он, и народ Армении останутся ни с чем. Державы твердили, что нужно что-нибудь сделать для Армении, да так ничего и не сделали. По окончании войны генерал Андраник как был солдатом, так и остался; не солдатом, дипломатом и писателем, а лишь солдатом. Он был армянином, и только. Не для того он воевал с турками, чтобы потом об этом написать. Он не написал обо всей войне и двух слов. Он сражался с турками, потому что был армянином. Когда окончилась война и начались деликатные дипломатические переговоры, генерал Андраник исчез. Турецкое правительство разыскивало его как преступника и посулило уйму денег тому, кто доставит его живым или мертвым. Генерал Андраник скрывался в Болгарии, но турецкие патриоты последовали за ним и туда. Поэтому он отправился в Америку.

Генерал Андраник прибыл в мой родной город. Казалось, в день его приезда на вокзале Южной Тихоокеанской железной дороги собрались все армяне Калифорнии. Я взобрался на телефонный столб и увидел, как он выходит из вагона. Это был мужчина лет пятидесяти, в хорошо сидящем костюме американского покроя, ростом чуть ниже шести футов, крепко сбитый и очень сильный. Он носил старомодные усы на армянский манер, совсем седые. Выражение его лица было суровым и вместе с тем добрым. Толпа окружила его со всех сторон. Встречающие усадили Андраника в большой роскошный «Кадиллак» и увезли.

Я слез со столба и всю дорогу до дядиного офиса бежал бегом. Было это не то в 1919 году, не то в 1920-м. Мне исполнилось то ли одиннадцать, то ли двенадцать. А может, это случилось на год-два позже. Впрочем, какая разница. Работал я у своего дяди в офисе рассыльным. Все мои обязанности заключались в том, что я должен был время от времени покупать ему холодный арбуз, который он разделывал тут же, у себя на столе. Ему доставалась часть побольше, мне поменьше. Если в этот момент к дяде приходил посетитель, я сообщал посетителю, что дядя очень занят и просит подождать в приемной или зайти через час. Вот так мы с дядей коротали наши дни. Он был адвокатом с хорошей клиентурой. Я приходился ему племянником, сыном сестры, а также слыл заядлым книгочеем. Говорили мы то по-армянски, то по-английски. Семечки сплевывали в плевательницу.

Мой дядя сидел за своим столом, пребывая в великом волнении, и курил сигарету.

– Ты видел Андраника? – спросил он по-армянски.

По-армянски мы никогда не называли его «генерал Андраник», только по-английски.

– Да, видел, – ответил я.

Дядя пришел в сильное возбуждение.

– Вот, – сказал он, – вот, возьми четвертак, сбегай принеси большой холодный арбуз.

Когда я вернулся с арбузом, в кабинете сидели четверо: редактор «Аспареза», еще один адвокат и два клиента, оба фермеры. Все курили сигареты и говорили об Андранике. Дядя протянул мне доллар и велел принести столько арбузов, сколько я смогу дотащить. Обратно я пришел с зажатыми под каждой подмышкой большущими арбузами. Дядя разрезал их пополам и угостил посетителей. У нас были только две большие ложки да нож для масла, так что фермеры ели руками и я тоже.