Эрнст Гофман - Необыкновенные страдания директора театра

Так я сам был свидетелем, как в роли короля Лира в сцене проклятья, которую он, как и всю роль, играл очень сильно и очень правдиво, он вдруг умолк, медленно опустил поднятую руку, устремил горящий взгляд на ложу, где несколько барышень обсуждали, наверное, - впрочем, тихонько, - такое важное дело, как новый наряд, а затем, подойдя к самой рампе, с легким поклоном в сторону злосчастной ложи, весьма внятно произнес: "Когда гогочут гуси, умолкаю!" - и ровным шагом покинул сцену. Что публика вознегодовала и ему пришлось принести извинение, вы, конечно, легко можете себе представить... Мы говорили о вызовах... Так вот, для актера, о котором я рассказываю, ничего не было несноснее, чем когда его вызывали, если ему казалось, что он скверно провел свою роль... До сих пор раскаиваюсь в том, что однажды, когда он прекрасно сыграл Гамлета, но, по его мнению, испортил несколько мест, я, несмотря на его отказ, заставил его выйти на зовы публики... Он вышел медленно, величаво, подошел к самой рампе, обвел удивленным взглядом партер и ложи, сложил на груди руки и торжественным голосом произнес: "Господи, прости им, ибо не ведают, что творят!.." Можете себе представить, как тут все застучали, зашикали, засвистели. А он вернулся в уборную в прекрасном расположении духа, словно свалил с плеч великую тяжесть!..

Серый. Нет!.. До этого мой дорогой характерный актер не дошел. Действительно, когда он хочет сыграть или сыграет какую-нибудь роль, он не перестает о ней говорить и расспрашивать. Это следствие того недоверия, которое делает ему честь, ибо оно свойственно подлинному художнику.

Коричневый. Верно!.. Только скучные ремесленники-портачи вполне довольны всем, что ни сотворит их любимое "я", и всегда бывают в ладу с собой. Без ясного чувства недостижимого идеала, без неустанного стремления к нему нет художника. Только это недоверие не должно вырождаться в сплошное недовольство и превращаться в ипохондрическое самоистязание, которое парализует творческую силу. Пусть в момент творчества вдохновение будет веселым и вольным, лишь бы только рассудок не отпускал поводья. У актера, о котором я говорил, это недоверие, это недовольство превратились в самую настоящую болезнь. Дело дошло до того, что в бессонные ночи он слышал вокруг себя разговоры, темой которых был он и в которых, как правило, жестоко осуждалась его игра. Он всё пересказывал мне, и я только диву давался, ибо тут были тончайшая художественная критика, проникновеннейшее понимание каждого момента, а все это сделал только, пользуясь выражением Шуберта [67] Шуберт. "Символика сна". (Примеч. автора.) , внутренний поэт.

Серый. Скажите лучше - говорящая совесть!.. Выраженное словами глубокое понимание собственной индивидуальности... Spiritus familiaris [68] Здесь: душа (лат.). выходит наружу и, как независимое существо, говорит человеку высокие слова... Господи, всем своим господам и дамам я пожелал бы такого бесенка, чтоб задавал им перцу.

Коричневый. Часы царя Филиппа - и то было бы недурно!

Серый: Что вы подразумеваете под Филипповыми часами?

Коричневый. Филипп Македонский велел ежедневно говорить ему: "Ты человек!" Это навело самого юмористического из всех юмористических писателей - вряд ли мне нужно называть имя Лихтенберга [33] Лихтенберг Георг Кристоф (1742-1799) - физик и сатирический писатель. Здесь цитата из "Смешанных сочинений". - на великолепную мысль о говорящих часах, вам, вероятно, известную.

Серый. О говорящих часах?.. Мысль эту помню лишь смутно.

Коричневый. Есть часы с боем, которые в первую четверть часа играют четверть, во вторую - половину, в третью - три четверти какой-нибудь музыкальной фразы, а отбивая час, играют ее целиком. Так вот, говорит Лихтенберг, недурно было бы с помощью особого устройства заставить часы произносить слова "Ты еси человек!", разбив это предложение, как музыкальную фразу, на четыре четверти. В первую четверть часы возглашают "ты", во вторую - "ты е...", в третью - "ты еси", а отбивая час - все предложение. Справедливо говорит Лихтенберг, что возглас третьей четверти, "ты еси", так и побуждает подумать, пока часы не пробили полный час, кто ты, собственно, есть. Право, я думаю, что такой школьный экзамен, поневоле устроенный в душе себе самому, был бы для многих тягостен... страшен... жуток.

Серый. Но я все еще не понимаю, как ваши Филипповы часы...

Коричневый. Представьте себе, что такие затейливые часы стоят в актерской уборной... представьте себе, что какой-нибудь чванный актер, в богатом облачении, соответствующем его роли героя или царя, красуется перед большим зеркалом, благосклонно улыбаясь богу, который сверкает в его глазах, играет на его губах, поправляет даже кружевные оборки его старонемецкого жабо или придает живописность складкам его греческого плаща... Может быть, бог этот только что метал молнии в какого-нибудь беднягу коллегу, простого смертного... гремел, неистовствовал... может быть, дал какой-то вздорный бой директору... может быть, он полон сладкого нектара, которым его напоила сама пошлость... Огни зажглись, оркестр настраивает инструменты... три четверти шестого... И тут, медленно и глухо, часы возглашают "Ты - е - си"... Не думаете ли вы, что бог немного опомнится? Не возникнут ли у него от этого призрачного возгласа какие-то сомнения, не придет ли ему даже на ум, что он нечто совсем иное, чем бог?..

Серый. Боюсь, что ваш актер, не долго думая, дополнит это чем-нибудь вроде "человекобог", "феникс театрального мира", "великолепный виртуоз".

Коричневый. Нет, нет!.. Есть моменты, когда некая таинственная сила вмиг срывает блестящий покров с самого тщеславного эгоиста, и он вынужден ясно увидеть и признать свою жалкую голость. Например, в грозовую, душную, бессонную ночь любезное "я" ведет себя часто совершенно иначе, чем днем. А уж при таком неожиданном призрачном возгласе, который отдается в душе металлическим звоном колокола!.. Но вернемся к вашему актеру с говорящей совестью. Вы сказали, что он заслуживает того, чтобы стать любимцем публики в том высшем смысле, в каком стали ими Экхофы... Шрёдеры... Флекке [34] Флекке - Иоганн Фридрих Фердинанд Флекк (1757-1801), актер, с 1790 г. в Берлине. , тогда вам действительно можно позавидовать как директору, зажегшему на театральном небосводе такую звезду.

Серый. Не могу нахвалиться на своего дорогого исполнителя характерных ролей. Только ему обязан я тем, что, поскольку публика всегда требует нового, могу без особого риска кормить ее ничтожной продукцией праздных умов, этими дурацкими фарсами с переодеваниями, этими тошнотворно повторяющимися вариациями одной и той же убогой темы, этими пошлыми переводами скучных французских поделок, которыми сейчас торгуют напропалую. Ведь моему маленькому Гаррику [35] Гаррик Дэвид (1716-1779) - знаменитый английский актер, директор Друри-лейнского театра, прославившийся постановками Шекспира. Маленький Гаррик. - Имеется в виду Девриент. всегда удается выхватить для своей роли фигуру из самой жизни и сыграть ее настолько правдиво и сильно, что лишь благодаря ему бесцветный образ автора обретает краски и форму, а за этим образом уже забывается убожество всей картины, хотя она, страдая внутренней немочью, вскоре все-таки умрет и сойдет в преисподнюю.