Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания

Канонада продолжалась десять минут, а затем незнакомец сдался, крикнув, что половина его команды убита. На палубе «Ариэля» раздалось громовое «ура!». Призовой партии было приказано приготовиться. В эту минуту сдавшийся корабль переменил позицию, начал отходить от «Ариэля» на ветер, и на мгновение его длинный бизань-гик навис по диагонали над полуютом «Ариэля». Стоявший поблизости Израиль инстинктивно ухватился за него — так же, как прежде за утлегарь «Сераписа», — и когда почти в тот же момент раздалась команда перейти на сдавшееся судно, он вспрыгнул на гик и побежал по нему к палубе приза, полагая, разумеется, что за ним тут же последует вся призовая команда. Однако паруса неизвестного корабля вдруг надулись, и он стал удаляться от «Ариэля», чему немало способствовало то обстоятельство, что его бизань-гик не был ни к чему привязан. Израиль, остановившийся на середине гика, увидел, что до «Ариэля» ему уже не допрыгнуть. Тем временем Поль, заподозрив подвох, приказал поставить все паруса, однако незнакомец, используя полученное преимущество, сумел ускользнуть, несмотря на то что обманутый победитель гнался за ним долго и упорно.

В суматохе никто не заметил отчаянного прыжка нашего героя. Однако, когда корабли разошлись, кто-то из офицеров неизвестного судна заметил на гике человека и, приняв его за своего матроса, сурово спросил, что он там делает.

— Распутываю сигнальные фалы, сэр, — ответил Израиль, дергая какую-то болтавшуюся рядом снасть.

— Ну, кончай и слезай оттуда, а не то послужишь мишенью для погонного орудия, — сказал офицер, подразумевая носовую пушку «Ариэля».

— Есть, сэр! — отчеканил Израиль, спрыгнул на палубу и очутился среди двухсот матросов большого английского капера. Он тут же сообразил, что ссылка на гибель половины экипажа была чистейшим обманом, пущенным в ход, чтобы облегчить бегство. Одна за другой раздавались команды выбрать ту или иную снасть — корабль торопливо поднимал все свои паруса. Израиль, как и остальные матросы, мгновенно кидался выполнять эти приказы и тянул канат со всем усердием, но только богу известно, какая тяжесть ложилась на его сердце с каждым рывком, который помогал вновь расширить пропасть, отделявшую его от родины.

Во время передышек он размышлял, что ему делать дальше. Под покровом ночной темноты среди множества матросов, одетых так же, как и он, ему нетрудно было выдавать себя за их товарища. Но утренняя заря, несомненно, изобличит его, если он не успеет придумать какой-нибудь хитроумный план. Если обнаружится, кто он такой, то по прибытии в первый же английский порт его, несомненно, ждет тюрьма.

Положение было отчаянным, и спасения приходилось искать в столь же отчаянном средстве. Одно представлялось ему несомненным: укрыться тут он не сумеет. Нет, только смело оставаясь на виду, можно было еще на что-то надеяться. Заметив, что матросы капера, в отличие от настоящих военных моряков, не носят формы, наш искатель приключений снял и незаметно выбросил за борт свою куртку, по которой только его и можно было опознать, и остался в синей шерстяной рубахе и синем полотняном жилете.

Надежду на успех его замысла внушало Израилю то обстоятельство, что он попал не на французский или иной иностранный корабль, а на английский, где враги говорили на одном с ним языке.

И вот, собравшись наконец с духом, он тихонько взбирается на грот-марс, усаживается там на старый парус рядом с десятком гротмарсовых и спокойно просит у одного из них табачку.

— Дай-ка пожевать, приятель, — сказал он, устраиваясь поудобнее.

— Эгей! — ответил матрос. — А ты кто такой? Пошел отсюда! Формарсовые и крюйсмарсовые не пускают нас на свои мачты, так разрази меня на этом месте, если мы пустим к себе кого ни есть из их шайки. Ну-ка, проваливай!

— Ты что, ослеп или белены объелся, парень? — возмутился Израиль. — Я же гротмарсовый, как и ты. Правильно, ребята? — воззвал он к остальной компании.

— В нашей вахте числится десять гротмарсовых, — ответил другой матрос. — А с тобой это выходит одиннадцать, так что слазь!

— Хватит, ребята, измываться над старым товарищем! — уговаривал Израиль. — Будет вам валять дурака. Дай-ка табачку-то, — снова обратился он к соседу самым дружеским тоном.

— Вот что, — заявил тот. — Если ты сам не уберешься подобру-поздорову, подлая крюйсовая крыса, мы тебя сбросим на палубу, как топенант-блок.

Убедившись, что они, того гляди, приведут свою угрозу в исполнение, Израиль отпустил несколько притворно веселых шуточек и поспешил вниз.

Причина, почему он решил прибегнуть к этой уловке — и собирался повторить ее, несмотря на вышеописанную неудачу, — заключалась в следующем: как принято на военных кораблях, матросы здесь тоже были разбиты по командам, которые несли определенные обязанности в раз навсегда определенных местах. Поэтому Израиль мог избежать разоблачения, только если бы ему удалось каким-то образом пристроиться к такой команде, в противном случае одинокий неприкаянный незнакомец был бы слишком заметен, и первая же общая поверка оказалась бы для него роковой, даже если бы он не был схвачен еще раньше. Разумеется, надежда на успех в любом случае была весьма слабой, но ничего другого Израиль придумать не мог, и ему оставалось только испробовать этот способ.

Опять, некоторое время потолкавшись среди дежурной вахты, он отправился на бак, где якорная команда как раз критически обсуждала подробности недавнего славного боя и высказывала мнение, что к рассвету даже парусов преследователя уже не будет видно.

— Ну, еще бы! — воскликнул Израиль, подходя к ним. — Где уж этой старой лохани угнаться за нами. Ну и задали же мы ей перцу, ребята! Дайте-ка кто-нибудь табачку пожевать. Сколько у нас раненых, не слыхали? Убитых вроде бы нету. Ловко мы их провели, а? Ха-ха! Ну, дайте табачку-то!

Под влиянием умягчающего жара патриотизма кто-то из старых матросов по-братски протянул пачку табака нашему скитальцу, а тот, отрезав себе кусок, вернул ее и повторил свой вопрос об убитых и раненых.

— Да вот, — ответил матрос, угостивший его табаком, — Джек Джубой говорил мне, что к врачу отнесли всего семерых, а убитых нет ни одного.

— Дело, братцы, дело, — отозвался Израиль, подходя к лафету, на котором расположились человека три. — Ну-ка, подвиньтесь, ребята, неужто у вас не найдется местечка для своего?

— Тут полно, приятель. Попробуй у соседней пушки.

— Эй, ребята, дайте места, — потребовал Израиль у второй пушки, словно обращаясь к старым знакомым.

— А кто ты такой и чего ты тут разорался? — сурово спросил его седой баковый старшина. — Нечего зря шуметь. Ты из баковых?

— Как бушприт, — невозмутимо ответил Израиль.