Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания

Ободренный этим исходом солдатского племени, Израиль вновь занялся починкой стульев. И вот, когда он ранним утром отправлялся в Ковент-Гарден [143] Ковент-Гарден — старинный лондонский рынок. за соломой, ему и выпадало одно из двух утешений, упомянутых выше. Разговор с краснощекими торговками, на чьих влажных щеках еще блестела полевая роса, тюки сена, которые окружали его, словно он трудился на лугу среди стогов и копен, кучи овощей и красной свеклы, с которой еще не осыпалась влажная земля, даже купленная им солома, словно рассказывавшая о полях, с которых она явилась, о зеленых живых изгородях, мимо которых проезжал привезший ее фургон, и даже возвращение на свой чердак, когда можно было вообразить себя жнецом, несущим домой снопик пшеницы, — все это доставляло ему неизъяснимое наслаждение. В часы самой горькой и жестокой нужды, заключенный в четырех ветхих стенах, он мысленно возвращался к сельской своей юности и вновь переживал лучшие ее дни; и даже самые твердые камни его одинокого сердца (затвердевшего из-за необходимости вечно терпеть) ощущали прикосновение хрупких, но неугасимых воспоминаний — так нежные ростки пробиваются между тесно сдвинутыми плитами старых тротуаров. Порой какой-нибудь незначительный пустяк давал толчок для этих мыслей о родине, и они, либо постепенно и необоримо овладевая им, либо разом нахлынув, доводили его даже до галлюцинаций.

Вот один такой случай. Как-то в погожий июльский день 1800 года счастье ему улыбнулось и один из садовников Сент-Джеймского парка, пожалев его, нанял на полдня подстригать траву на овальной лужайке, находящейся всего в трех минутах ходьбы по аллее от этой закопченной кирпичной пивоварни — дворца, подарившего свое древнее название публичному парку, на краю которого он стоит. Лужайка была обнесена чугунной оградой, и лишенная свободы зелень выглядывала из-за прутьев, словно дикий лесной зверек, запертый в клетке. Чужестранец Израиль, чей взгляд мечтательно блуждал по сторонам, казался ошеломленным, отбившимся от стада быком или заблудившимся индейцем из племени пеквасов, [144] …заблудившимся индейцем из племени пеквасов… — Пеквасы (иначе пекоты или пеквоты) — индейское племя, которое выступило против захвата их исконных земель колонистами. Война колонистов против пеквасов и союзных им индейских племен, так называемая Пекотская война (1633–1637), закончилась полной победой колонистов. изгнанного в давние времена на берега Наррагансетского залива; [145] Наррагансетский залив — бухта на побережье Атлантического океана на территории штата Род-Айленд. душа нашего изгнанника уносилась на родину, в Новую Англию. Он продолжал работать и думать о доме — думать о доме и работать в зеленом покое этого маленького оазиса, и одно жаркое воспоминание рождало другое, пока они, вызывая легкую усмешку, не сосредоточились на образе Гекльберри — так звали старого мерина, на котором всегда ездила его мать; когда же вскоре раздался внезапный скрежет (каких-нибудь подбитых гвоздями башмаков по решетке сточной канавы), он, словно в бреду, вообразил, будто это старый Гекльберри в стойле бьет передними копытами в стенку, здороваясь с ним (Израилем), что он обычно проделывал, когда бывал голоден; и вот, в ответ на этот воображаемый призыв, Израиль бросает серп, быстро срывает пучок белого клевера и кидается вперед. Но тут же, остановившись и печально обведя взглядом лужайку, он вспомнил, что мог бы выполнить свое безумное намеренье, только если бы пересек совсем другой овал — огромный овал океана, но что и в этом случае старый Гекльберри вряд ли польстился бы на белый клевер, ибо он, несомненно, уже давным-давно закопан на клеверном лугу. А много лет спустя, совсем в другой части города и в куда менее погожий день, когда Израиль плелся со своей соломой по Ред-Кросс-стрит, направляясь к Барбикену в таком густом тумане, что смутные громады домов, еще увеличенные сумраком, казались темными грядами полночных гор, он вдруг услышал шум, который больше подошел бы деревне, нежели городу — тяжелый топот, мычанье, крики пастухов, — и внезапно чей-то голос попросил его помочь завернуть к Смитфилду напуганных туманом и заупрямившихся быков. В следующее мгновение он увидел белую морду — белую, как лепесток флердоранжа, [146] Флердоранж — белые цветки померанцевого дерева (род цитрусовых); в ряде стран — принадлежность свадебного убора невесты. (Прим. выполнившего OCR.) — а потом и черные плечи быка, который шел впереди стада, словно привидение в клубах тумана. И, забыв про свою хромоту, Израиль вскоре уже гнал непокорных быков назад к Барбикену, крича и суетясь даже больше, чем их встревоженные хозяева. Он был весь во власти безумных воспоминаний. «Направо, направо! — закричал он, когда на перекрестке фермеры завернули стадо налево, к Смитфилду. — Направо! Вы же гоните их назад в луга. Скотный двор от нас справа!» — «Скотный двор? — откликнулся кто-то. — Да ты, старик, сны видишь, что ли?» И правда, Израиль, теперь уже совсем старик, был заворожен серым клубящимся миражем: ему пригрезилось, будто он бродит среди туманов родных гор над Хусатоником — такой же румяный и крепкий паренек, как когда-то. Но какой не похожей показалась ему теперь эта тусклая, вялая, мертвая лондонская мгла на те живые туманы, которые, точно горные козлы, стремительно взбирались на лиловые вершины или разбитой армией призраков устремлялись в паническом бегстве на равнину, рассеиваясь на ходу, а молодой пастух оставался в величавом одиночестве, и фигура его рисовалась на фоне ясного неба четко, как воздушный шар.

В 1817 году он опять впал в крайнюю нужду: после заключения мира [147] …после заключения мира… — Имеется в виду подписание мира между Францией и странами коалиции на Венском конгрессе 1814 г. в Лондон вновь хлынули отставные солдаты, и найти работу стало невозможно. Улицы были облеплены нищими, как саранчой. Повсюду ковыляли инвалиды на деревяшках, бесчисленные, как французские крестьяне, обутые в сабо. И если тридцать лет назад наш изгнанник слышал со всех сторон жалобные вопли, обращенные не к нему: «Подайте, ваша честь, храброму солдату, раненному при Банкер-Хилле (или при Саратоге, [148] Саратога — форт, расположенный к востоку от города Саратога-Спрингс (штат Нью-Йорк). Битва при Саратоге стала поворотным моментом Войны за независимость. Здесь 17 октября 1777 г. капитулировала семитысячная британская армия, посланная для захвата Новой Англии. или при Трентоне [149] Трентон (штат Нью-Джерси). — В сочельник 1777 г. близ Трентона американские войска нанесли сильный удар по численно превосходившим силам англичан и немецких наемников. ), честно послужившему его августейшему величеству королю Георгу», то теперь доживший и до этих дней Израиль, наш Вечный Скиталец, [150] Вечный скиталец. — Речь идет о герое средневековой легенды Агасфере, который во время крестного пути Иисуса Христа отказал ему в отдыхе и велел идти дальше. За это Агасфер обречен скитаться из века в век, дожидаясь второго пришествия Христа. услышал, как новое поколение подхватило тот же вопль, лишь слегка видоизменив его: «Подайте, ваша честь, храброму солдату, раненному при Корунье [151] Корунья — столица испанской провинции того же названия. В кампании 1808–1809 гг. английские войска понесли здесь тяжелые потери в стычках с наполеоновскими войсками. (или при Ватерлоо, [152] Ватерлоо — деревня в Бельгии, где 18 июня 1815 г. Наполеон потерпел сокрушительное поражение в битве с союзными английскими, голландскими, бельгийскими и немецкими войсками. или при Трафальгаре [153] Трафальгар — мыс на атлантическом побережье Испании. В Трафальгарском сражении 21 октября 1805 г. английский флот разгромил франко-испанскую эскадру. )». Однако многие из этих попрошаек ни разу в жизни не покидали дымные пределы Лондона — это была своего рода хитрая аристократия, которая, почти, а то и вовсе не подвергаясь сама опасности, тем не менее снимала весьма обильный урожай славы и доходов с кровавых битв, столь хвастливо ею присвоенных; а тем временем многие истинные герои, слишком гордые, чтоб просить милостыню, слишком изрубленные, чтобы работать, и слишком нищие, чтобы жить, тихо забивались в темные углы и умирали. И тут следует заметить — ибо это уже национальная черта, — что Израиль, американец, пусть нужда иной раз загоняла его даже в клоаку, все же ни разу не пал так низко, чтобы стать попрошайкой.