Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела

В свете у лорда Маунтфокона была репутация человека вконец порочного, а у приживальщика — просто ловкого распутника. Было немало священников, которые считали, что отвратить от порока достопочтенного Питера — задача более легкая.

В комнате, где Люси приняла своего знатного покровителя, горел камин; сама она сидела в тени. Сначала она хотела зажечь свечи. Он попросил, чтобы в комнате все осталось, как было.

— Мне надо кое-что вам сказать, — торжественно провозгласил он.

— Сказать… мне? — встрепенулась Люси.

Лорд Маунтфокон знал, что ему надо много всего сказать ей, но как это сделать и что именно он скажет — он все еще не знал.

— Вы отлично умеете это скрывать, — начал он, — но вы, должно быть, чувствуете себя здесь очень одинокой и, боюсь, очень несчастной.

— Я бы действительно чувствовала себя одинокой, если бы вы не были так добры ко мне, милорд, — ответила Люси. — Ну, а несчастной я чувствовать себя никак не могу. — Лицо ее было в тени и не могло выдать ее чувств.

— А может ли ваш друг хоть чем-нибудь помочь вам, миссис Феверел? — спросил он.

— По-моему, никто и ничем мне не поможет, — ответила Люси. — Может ли кто-нибудь нам помочь искупить наши грехи?

— Во всяком случае, вы могли бы позволить мне заплатить мои долги, коль скоро именно вы помогли мне очиститься от некоторых моих грехов.

— О, милорд! — не без удовольствия сказала Люси. Женщине всегда бывает приятно думать, что она вырвала у змия жало.

— Я вам говорю сущую правду, — продолжал лорд Маунтфокон. — Чего ради я стал бы вас обманывать? Я ведь знаю, что вы не падки на лесть — и этим вы так отличаетесь от всех других женщин!

— Прошу вас, не надо так говорить, — перебила его Люси.

— Ну, во всяком случае, мой опыт позволяет мне это утверждать.

— Но ведь вы же говорили мне, что встречали таких… очень плохих женщин.

— Да, встречал. Ну а теперь на мое несчастье я встретил хорошую.

— На ваше несчастье, лорд Маунтфокон?

— Да, и даже больше того.

Его светлость многозначительно умолк.

«Какие все-таки мужчины странные! — подумала Люси. — Его, как видно, грызет какое-то тайное горе».

Том Бейквел, у которого была привычка под разными предлогами вваливаться к ней в комнату во время посещений знатного гостя, предотвратил признание, если его светлость вообще собирался делать ей признание.

Когда они снова остались вдвоем, Люси с улыбкой сказала:

— Знаете, ведь мне всегда бывает стыдно просить вас начать читать.

Лорд Маунтфокон изумленно на нее посмотрел.

— Читать?.. Ах да! Да, конечно! — он вспомнил о своих вечерних обязанностях. — Разумеется, я рад буду этим заняться. Дайте только вспомнить. На чем мы остановились?

— На жизни императора Юлиана [151] Римские императоры Юлиан Отступник (331–363, прав. 361–363) и Константин I Великий (280?–337, прав. 306–337) упоминаются здесь как просвещенные правители, рассудительные, благоразумные, мягкого характера; в противоположении им Каракалла (188–217, прав. 211–217) и Нерон (37–68, прав. 54–68) — как неукротимые в жестокости и нравственной распущенности деспоты. Нерон поджег Рим и, любуясь грандиозным пожаром, пел и аккомпанировал себе на лире. Для цинического миросозерцания Адриена характерно, что на одной стороне противопоставления он помещает и Константина, возведшего христианство в ранг государственной религии, и Юлиана, восстановившего в правах язычество. . Но, право же, мне очень стыдно просить вас читать мне вслух, милорд. Я ведь ничего этого не знаю; мне открывается целый мир… когда я слышу об императорах, и об армиях, и о событиях, происходивших на земле, по которой мы ходим. Я вся этим полна. Только, верно, вам это уже наскучило, и я уже подумывала о том, что не стану вас больше мучить.

— То, что приятно вам, приятно и мне, миссис Феверел. Поверьте, я готов читать, пока не охрипну, единственно ради того, чтобы слышать, что вы скажете о прочитанном.

— Вы надо мной смеетесь?

— Разве это на меня похоже?

У лорда Маунтфокона были красивые большие глаза, и ему достаточно было слегка опустить веки, чтобы в них появилось задумчивое выражение.

— Нет, это на вас совсем не похоже, — сказала Люси. — Я должна благодарить вас за ваше долготерпение.

Ее знатный гость принялся громко разуверять ее.

Теперь Люси надлежало усадить его за книгу — ради него, ради себя самой и ради кое-кого третьего; и этот третий являлся, может быть, во всем этом главным лицом. Чтением этим лорд Маунтфокон как бы оправдывал свое присутствие у нее в доме; и хотя у нее не было никаких сомнений и подозрений, ей все же становилось легче на душе, когда она вовлекала его в это почтенное занятие. И на этот раз она поднялась, взяла книгу, раскрыв, положила ее на стол прямо перед ним и принялась спокойно ждать, пока он надумает приступить к чтению, чтобы тогда сразу же позвонить и велеть принести свечи.

В этот вечер лорду Маунтфокону было трудно войти в свою роль, его охватила жалость к этому невинному беззащитному созданию, над которым сгустились такие тучи, что слова или намеки, которые готовы были вырваться, замерли у него на устах. Он сидел неподвижно, погруженный в молчание.

— А знаете, что мне в нем не нравится, — раздумывая, сказала Люси, — то, что он изменил своей вере. Он был бы настоящим героем, если бы не это. Я могла бы его полюбить.

— Кого это вы могли бы полюбить, миссис Феверел? — спросил лорд Маунтфокон.

— Императора Юлиана.

— Ах, вот оно что! Императора Юлиана! Ну так он был отступник; только ведь от веры своей он отступил из искренних убеждений. Он сделал это даже не ради женщины.

— Не ради женщины! — вскричала Люси. — А какой мужчина решился бы на такое ради женщины?

— Я бы решился.

— Вы, лорд Маунтфокон?

— Да. Я бы завтра же перешел в католичество.

— Вы делаете меня очень несчастной этими вашими словами, милорд.

— Раз так, то я от них отрекаюсь.

Люси слегка вздрогнула. Она взялась за звонок — велеть, чтобы принесли свечи.

— Так вы, значит, отвергаете новообращенного, миссис Феверел? — спросил ее знатный гость.

— Да! Отвергаю! Я не хочу иметь дело с человеком, который поступает против совести.

— А если он поступает по велению сердца и отдает себя целиком, то чего же еще вы от него хотите?

Люси позвонила. Ей было неприятно сидеть впотьмах с человеком, который оказался столь циничным. Никогда еще лорд Маунтфокон не разговаривал с ней в таком духе. К тому же сама его манера говорить сейчас была приятнее. В его голосе теперь уже больше не слышно было легкой аристократической гнусавости, остановок в поисках нужного слова и той величественной небрежности, с какой он преодолевал возникавшие вдруг затруднения.