Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела

Что же говорила она его сердцу? Никакой человеческий язык не в силах был бы столько всего сказать в ту минуту.

Бледный сероватый свет, пробивающийся где-то по краю уносящейся бури, возвещал приближение рассвета. Ричард ускорил шаги. Путь его лежал сквозь зеленую пропитанную влагою чащу; низко гнулись травы, и весь в светящихся капельках лес словно клонился долу. Какое-то смутное прозрение привело Ричарда к одной из тех маленьких, увешанных венками лесных часовен, куда местные жители заходили преклонить колена и помолиться. Холодная и безмолвная стояла она в предрассветной мгле, и по стенам ее барабанили капли дождя. Заглянув внутрь, Ричард увидал Пресвятую деву с младенцем. Он пошел дальше. Однако очень скоро силы его иссякли, и он вздрогнул. Что с ним творится? Он даже не спрашивал себя об этом. Он думал не о себе. Стремительный, как молния, дух жизни озарил его душу. Всеми глубинами ее ощутил он прикосновение милой и ласку ребенка. Закрыв глаза, он увидел перед собою обоих. Они вытаскивали его из темной бездны, вели за собой его — шатавшегося из стороны в сторону, слепого. И по мере того как он следовал за ними, он очищался, и чувство это было таким сладостным, что его снова и снова охватывала дрожь. Когда он вышел из оцепенения и взглянул на окружающий его полный жизни мир, рядом прыгали и весело щебетали птички; холмы озарялись теплыми лучами всходившего солнца. Лес кончался, перед путником под бескрайним утренним небом расстилалось колосившееся поле.

В Рейнеме было известно о приезде Ричарда. Люси узнала об этом из письма Риптона Томсона, который встретил его в Бонне. Риптон ничего не писал о том, что он специально потратил свои каникулы на то, чтобы побудить своего обожаемого друга вернуться к жене; а повстречав Ричарда, уже ехавшего домой, он, само собой разумеется, ничего не сказал и ему, притворившись, что поехал путешествовать для своего удовольствия, под стать любому лондонцу. Написал ей и сам Ричард. Он просил ее в случае, если она надумает ехать к морю, тут же дать ему знать об этом в гостиницу, дабы он не потерял ни часу. Письмо было написано в спокойном тоне и проникнуто большой нежностью к ней. С помощью преданной миссис Берри Люси мало-помалу покоряла сердце автора афоризмов.

«Ум женщины — это молоко ее груди, — провозгласило одно из его отрывистых изречений после того, как он наблюдал ее материнские заботы. — Так будем же помнить мы, вскормленные молоком этим мужчины, что ум у нее действительно есть».

Рачительная миссис Берри сообщила ему, сколь рано они взялись за образование маленького мастера Ричарда, сказав, что ему несомненно предстоит в будущем стать знаменитым историком. Достаточно было этого одного, чтобы Люси покорила сердце сэра Остина.

«Я допустил в отношении Ричарда одну ошибку, — подумал он. — Я решил, что достойную жену себе он найдет каким угодно способом, только не по прихоти случая. А он нашел ее именно так».

Он уже готов был признать, что на этот раз инстинкт одержал верх над разумом; ведь коль скоро Ричард возвращается домой и всех ожидает счастье, мудрость его, из которой это счастье проистекает, по-отечески их всех обнимает. Нежная дружба между ним и Люси росла.

— Говорил же я вам, что она способна поддерживать разговор, сэр, — сказал Адриен.

— Она способна думать! — сказал баронет.

Он великодушно разрешил деликатный вопрос касательно того, как она теперь должна вести себя с дядей. Фермеру Блейзу было позволено приходить в Рейнем, когда он захочет; Люси же должна навещать его по меньшей мере три раза в неделю. Ему предстояло изучить фермера Блейза и миссис Берри, и поистине бесподобные изречения вырастали по мере того, как он вглядывался в простые человеческие натуры, какие являли собою тот и другая.

«Нам не причинит никакого вреда, — думал он, — если в нашу кровь вольется немного крови людей простых». И ему доставляло удовольствие думать о происхождении почивавшего в колыбели младенца. Все те, кому разрешалось входить к нему в библиотеку, видели, как баронет ласково гладит руку своей снохи.

Итак, Ричард ехал морем, а в это время сердца обитателей Рейнема с каждой минутой бились все сильней и сильней. Вечером он уже будет с ними. Выйдя утром к завтраку, сэр Остин поздоровался с Люси еще теплей, чем обычно, еще дольше не отпускал ее руку. Миссис Берри вся исходила любовью.

— Это ведь твоя вторая свадьба, милая моя замужняя вдовушка! — сказала она Люси. — Благодарение господу! И муж тот же самый! А рядом в люльке ребенок, — мечтательно добавила она. — Странно как-то, — заключила Берри, — странно, что у меня нет такого чувства к моему Берри. Всю любовь, какая только есть у меня в сердце, я отдаю вам, моим дорогим цыпляткам.

И в самом деле, провинившийся супруг Берри жаловался на то, что с ним плохо обращаются, и делал вид, что он неимоверно ревнует ее к ребенку; однако жена его сказала, что если он и страдает теперь, то вполне заслуженно. Берри действительно оказался в неловком положении. Невозможно было скрыть от прислуги, что в доме живет его жена, а в силу возникавших в связи с этим трудностей он, как-никак, нуждался в законном утешении, которого Берри и не собиралась ему давать. В дело вмешалась Люси, однако миссис Берри была непреклонна. Она заявила, что ни за что не бросит ребенка до тех пор, пока его не отнимут от груди.

— Тогда еще может быть, — неопределенно сказала она. — Видишь, не такое уж у меня мягкое сердце, как ты думала.

— Вы очень недобрая, мстительная старушонка, — сказала Люси.

— Что же, может быть, и так, — гордо заметила миссис Берри. — Иногда не худо человеку и перемениться. Берри что-то очень уж долго мешкал.

Если бы не было общеизвестно, что у благопристойных ханжей не хватает духу прислушаться к мнению людей бесхитростных и прямолинейных, можно было бы пересказать здесь кое-какие соображения, которые миссис Берри считала полезным сообщить молодой жене касательно неверности своего супруга и снисходительности, которую женщины должны проявлять по отношению к согрешившим мужчинам. Достаточно того, что она сочла нужным коснуться этого вопроса и высказать свои собственные христианские чувства теперь, когда сама она в известной степени могла быть беспристрастной.

Море безмятежно спокойно. В Рейнеме смотрят на небо и рассуждают о том, что Ричард уже приближается к берегу, подгоняемый попутным ветром. Он приезжает воззвать к милосердию любимой. Образ Люси озарял его и в лесу и на море, и в бурю и в тихую погоду — наш герой смиренно возвращается к ней. Велик тот день, когда мы прозреваем и видим свое безумие. С Риптоном они издавна были друзьями. И вот теперь Ричард побуждал его рассказывать о жене и о сыне, а тому было что о них рассказать. И вот Риптон, втайне гордившийся своим красноречием, без устали перечислял все добродетели Люси и все неповторимые достоинства малютки.