Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела

Ричард, считавший, что, выказав спокойствие, он унизит свое достоинство, уселся снова; на лице его был гнев. Фермер говорил дело, и мальчик после недавней встречи своей с Остином начинал понимать, что никакая взвихренная страсть не может оправдать дурное поведение.

— Ну так как, — продолжал фермер уже более мягким тоном, — что вам надо еще мне сказать?

Чашу горечи, которую Ричард однажды уже осушил, снова поднесли к его губам! О, до чего же все-таки жалок человек! Он согласен выпить до дна десяток чаш с губительной отравой, лишь бы избежать той единственной, что уготовило ему куда менее жестокое Провидение. Мальчик закрыл глаза и решился:

— Я пришел сказать вам, что сожалею о том, что отомстил вам за удары хлыстом.

Фермер Блейз кивнул головой.

— И это все, молодой человек?

Чаша наполнилась еще раз.

— Я был бы вам очень обязан, — церемонно начал Ричард, но тут присутствие духа ему изменило; отпивать это зелье маленькими глотками было для него мучительней всего; во рту у него оставался такой отвратительный вкус; он уже думал, что будет не в силах довести начатое покаяние до конца.

— Был бы очень обязан, — повторил он, — очень обязан, если бы вы были так добры, — и его вдруг осенило, что, произнеси он эти слова с самого начала, он бы выразил ими нечто более убедительное для фермера и менее унизительное для собственной гордости; в самом деле, это было бы честнее: от ощущения того, что слова его были лживы, он съежился и прикидывался униженным, чтобы только обмануть фермера и, чем больше он говорил, тем меньше понимал срывавшиеся с его уст слова, а, переставая их понимать, прибегал к выражениям еще более неестественным и высокопарным. — Так добры… — бормотал он, — так добры (подумать только, Феверел просит эту грубую скотину быть таким добрым!), что сделали бы мне одолжение (мне одолжение!) и постарались (и все это, чтобы угодить Остину), чтобы вы приложили все силы к тому… Черт побери! (Нет, сказать это невозможно!)

Чаша была полна до краев. Ричард бросился к ней снова.

— Я пришел спросить вас, не будете ли вы так любезны и не попытаетесь ли сделать то, что можете (какое неслыханное унижение быть вынужденным просить так!)… что можете сделать, чтобы спасти… чтобы уберечь… не будете ли вы так любезны…

Казалось, что проглотить это превыше всех человеческих сил. Содержимое чаши становилось все более и более отвратительным. Признаться, что ты был неправ, просить прощения за совершенный проступок — это еще куда ни шло. Но просить милости у того, кому ты нанес обиду, — это уже было таким самоуничижением, на какое ни один Феверел не мог бы ни за что согласиться. Гордость, однако, которой неизбежно приходится вступать в борьбу с самой собою, снова раздвинула перед ним завесу: глазам его предстала тюремная камера и в ней несчастный обездоленный Том, — и снова вскричала: «Взгляни на своего благодетеля!» И в то время, как слова эти горели у него в ушах, Ричард проглотил все до дна.

— Ну так вот, я хочу, чтобы вы, мистер Блейз, если вы ничего не имеете против… чтобы вы помогли мне снять с этого парня, Бейквела, обвинение.

Надо отдать должное фермеру, он с большим терпением выслушивал все, что говорил мальчик, хотя не совсем понимал, почему тот не изложил свою просьбу сразу.

— Ага! — произнес он, услыхав обращенные к нему слова и пораздумав немного над тем, чего от него хотят. — Гм! Гм! Отложим все до утра, там будет видно. Но ведь вы же знаете, ежели он в самом деле ни в чем не виноват, не станем же мы возводить на него поклеп.

— Поджег я! — объявил Ричард. Полушутливое лицо фермера слегка нахмурилось.

— Вот как, молодой человек! И вы сожалеете о том, что вы сотворили этой ночью?

— Я позабочусь о том, чтобы вам сполна возместили все ваши потери.

— Благодарю вас, — сухо сказал фермер.

— И если только этого несчастного завтра освободят, я не постою за ценой.

Фермер Блейз хранил молчание и только дважды покачал головой. «Это подкуп» — означал поворот влево; «это бесчестье» — означал поворот вправо.

— Вот что, — сказал он, наклонившись и уперев локти в колена, — простите за нескромность, но я хочу знать, откуда вы добудете эти деньги, хочу спросить, знает ли об этом сэр Остин.

— Отец мой ничего не знает, — ответил Ричард. Фермер откинулся назад в своем кресле. «Ложь номер два», — говорили его плечи, ожесточившиеся от чисто английского отвращения ко всякого рода тайным интригам и лжи.

— И что же, деньги вы уже приготовили, молодой человек?

— Я попрошу отца мне их дать.

— И он вам их даст?

— Ну конечно же!

Ричард не испытывал ни малейшего желания посвящать в эти дела отца.

— Это составляет добрых триста фунтов, вам это известно? — поинтересовался фермер.

Никакие уточнения касательно размеров причиненного им ущерба и потребной на его возмещение суммы денег не подействовали на юного Ричарда.

— Когда я скажу, сколько мне нужно, он не станет спорить, — дерзко выпалил он.

Не приходилось удивляться тому, что фермер Блейз с некоторой подозрительностью отнесся к заверению Ричарда, что отец сразу же выложит такую сумму, ничего предварительно не разузнав о том, на что она предназначена. В голосе Ричарда звучала такая уверенность, что ему казалось, что говорить так тот мог бы только, испросив уже позволения и получив согласие отца.

— Гм! — сказал он. — Почему же вы ему об этом раньше ничего не сказали?

В расспросах фермера сквозила нестерпимая для мальчика язвительность; она заставила Ричарда сжать губы и, закинув голову, вперить свой взгляд в потолок.

Фермер Блейз был твердо убежден — мальчик лжет.

— Гм! Так вы все же на своем стоите, что это вы подожгли скирду? — спросил он.

— Ответственность за это несу я! — изрек Ричард величественно, как древний римлянин.

— Э, нет! — поправил его прямодушный бритт. — Одно из двух: либо вы подожгли, либо нет. Так что же все-таки было?

Припертый к стене, Ричард пробормотал:

— Да, поджег я.

Фермер Блейз позвонил в колокольчик. Маленькая Люси тут же откликнулась на этот зов; он послал ее за неким жителем Белторпа, по прозвищу «Коротыш», и она вышла из комнаты так же быстро, как вошла, не сводя глаз с Ричарда.

— Знайте же, — сказал фермер, — таких уж я правил. Я человек прямой, мастер Феверел. Говорите мне правду, и я буду вам другом. Попробуйте только хотя бы раз меня обмануть, и вам будет нелегко со мной сторговаться. Отец ваш платит, вы приносите извинения. Мне этого достаточно! Пусть Том Бейквел оправдывается перед правосудием, по мне, так все одно. Правосудия в ту ночь там не было, верно ведь я говорю? А коли так, то оно никакой не свидетель. А я — был. Как-никак, Коротыш все это видел своими глазами! Неладное это дело, отпираться от того, что было. И для чего это вам понадобилось, сэр, спрашиваю я вас?