Оноре Бальзак - Темное дело

Лоранса, много размышлявшая в одиночестве и пережившая глубокие волнения, связанные с обширным, но не удавшимся заговором, теперь, в двадцать три года, вновь стала женщиной и испытывала огромную потребность в любви; она выказывала все изящество своего ума, она была пленительна. С простодушием пятнадцатилетней девочки раскрывала она все обаяние своей нежности. Последние тринадцать лет она чувствовала себя женщиной, только когда страдала, теперь ей захотелось вознаградить себя; и она стала столь же ласковой и кокетливой, сколь мужественной и сильной была прежде. Поэтому старики, оставшиеся в гостиной последними, были несколько встревожены ее новой манерой держать себя. До какой силы может дойти страсть у этой благородной и пылкой натуры? Два брата одинаково горячо и самозабвенно любят одну и ту же девушку; кого из них предпочтет Лоранса? А предпочесть одного значило убить другого. Лорансе, как последней в роду, предстояло передать мужу свой графский титул, права и имя, овеянное давнею славой; быть может, ради этих преимуществ маркиз де Симез решится пожертвовать собою, чтобы на Лорансе мог жениться его брат, который в силу старинных законов не получает ни состояния, ни титула? Но согласится ли младший лишить брата столь великого счастья, как брак с Лорансой? Со стороны эта борьба великодушия не казалась такой сложной; к тому же, пока братья подвергались опасности, какая-нибудь случайность на поле боя могла положить конец этим затруднениям; но что будет теперь? Ведь они все трое вместе! Мари-Поль и Поль-Мари достигли того возраста, когда страсти бушуют с особою силою, и если братьям придется делиться ласковыми взглядами кузины, ее словами, улыбками, знаками внимания, не вспыхнет ли между ними соперничество, последствия которого могут быть ужасны? Во что превратится счастливое, безмятежное и согласное их существование? В ответ на все эти предположения, которыми обменивались старики за последней партией бостона, г-жа д'Отсэр возразила, что, на ее взгляд, Лоранса вряд ли выйдет за одного из своих кузенов. В этот вечер старую даму охватило какое-то необъяснимое предчувствие, — их источник остается тайною между матерями и богом. Лоранса и сама в глубине души была испугана тем, что оказалась лицом к лицу с обоими кузенами. После бурных перипетий заговора, после угрожавших близнецам опасностей, после всех невзгод эмиграции последовала новая драма, о возможности которой она никогда и не помышляла. Эта достойная девушка не могла не прибегнуть к крайнему средству, а именно: не выходить ни за того, ни за другого брата; она была слишком честна, чтобы отдать кому-то свою руку, затаив в сердце непреодолимую страсть к другому. Не выходить пока замуж, извести кузенов своею нерешительностью и наконец выйти за того, кто останется ей верен, невзирая на все ее прихоти, — такой выход напрашивался сам собою, помимо ее воли. Засыпая, она решила, что наиболее разумное — отдаться на волю случая. В делах любви случай — это провидение женщины.

На другой день Мишю отправился в Париж, откуда через несколько дней вернулся с четырьмя превосходными лошадьми, купленными для его новых хозяев. Полтора месяца спустя должна была открыться охота, и благоразумие подсказало графине, что буйные охотничьи забавы послужат отвлечением от трудностей, связанных с совместной жизнью молодежи в замке. Но тут случилось одно непредвиденное обстоятельство, удивившее и вместе с тем восхитившее свидетелей этих необычных любовных отношений. Сами того не ведая, братья состязались в проявлениях нежности и внимания к кузине и находили в этом столько духовной радости, что казались вполне довольными. Между ними и Лорансой установились такие же братские отношения, какие существовали между ними двумя. И это было вполне естественно. После столь долгого отсутствия им хотелось присмотреться к кузине, узнать ее поближе, дать ей возможность узнать их, предоставить ей право выбора, причем в этом испытании поддерживала братьев взаимная привязанность, благодаря которой их жизни сливались в одну. Любовь, как и материнское чувство, не делала различия между одним братом и другим. Чтобы их не путать, Лорансе пришлось подарить им разные галстуки: белый старшему, черный младшему. Если бы не полное их сходство, если бы не тождество их жизней, вводившие всех в заблуждение, подобная привязанность могла бы показаться невероятной. Единственным объяснением тут служит непреложность самого факта; он относится к разряду тех, которым начинаешь верить, лишь увидев их собственными глазами, зато, когда увидишь такое явление воочию, оказывается, что легче ему поверить, чем объяснить его разумно. Стоило Лорансе заговорить — и ее слова одинаково отзывались в двух любящих с равной силой и одинаково преданных сердцах. Стоило ей высказать остроумную, забавную или возвышенную мысль — и девушка встречала счастливые взгляды двух мужчин, двое следили за каждым ее движением, двое старались угадать малейшие ее желания и улыбались ей со всегда новым оттенком веселости у одного и нежной грусти у другого. Когда дело касалось их кумира, братья становились такими пленительно-непосредственными, их поступки были в таком согласии с их чувствами, что, по словам аббата Гуже, все это производило впечатление чего-то идеального. Часто, когда надо было, например, что-нибудь принести, когда речь шла об одной из тех мелких услуг, которые с такой радостью мужчина оказывает любимой женщине, старший уступал это удовольствие младшему, а сам обращал на кузину взгляд и трогательный и гордый. Младший считал своим долгом платить тем же. Эта борьба великодуший в области чувства, которое нередко доводит человека до дикой, чисто звериной ревности, вызывало у наблюдавших за ними стариков глубокое недоумение.

Такие мелочи нередко доводили графиню до слез. То, что испытывала Лоранса, можно сравнить только с одним ощущением, правда, достигающим у избранных натур огромной силы: оно станет понятным, если представить себе два прекрасных голоса, вроде голосов Зонтаг и Малибран, слившихся в гармоническом дуэте, или совершенное согласие двух инструментов в руках гениальных исполнителей, когда мелодические звуки проникают в душу, как вздохи одной взволнованной души. Иной раз маркиз де Симез, расположившись в кресле, бросал такой задумчивый и грустный взгляд на брата, в то время как тот шутил и смеялся с Лорансой, что аббат начинал допускать возможность безмерной жертвы со стороны маркиза; но тут же замечал в его глазах вспышку неодолимой страсти, и каждый раз, когда один из братьев находился наедине с Лорансой, он мог считать, что именно он любим.

— Мне кажется тогда, что их уже не двое, а только один, — говорила графиня аббату Гуже, когда он ее расспрашивал о ее чувствах. И аббат понял, что в ней нет и тени кокетства. Лоранса действительно не думала о том, что в нее влюблены двое.