Фредерик Стендаль - Люсьен Левен (Красное и белое)

Господин де Рамье густо покраснел и понял наконец, что ему надо удалиться.

«Господин Турт будет уволен, но я назвал палачом этого новоявленного Фенелона».

Не прошло и четырех дней, как Люсьен обнаружил в папке дел первого отделения пространное письмо министра внутренних дел к министру финансов с просьбой предложить директору департамента косвенных налогов уволить г-на Турта. Люсьен вызвал к себе писца, очень опытного в выскабливании, и приказал ему всюду переправить фамилию Турт на Тарт.

Господину де Рамье пришлось потратить на хлопоты две недели, прежде чем он узнал причину, из-за которой задержалось увольнение. Тем временем Люсьен нашел случай рассказать сцену из «Тартюфа», разыгранную г-ном де Рамье у него в кабинете. Добрая г-жа де Вез замечала зло только тогда, когда ей его разъясняли и наглядно показывали. Она раз восемь заговаривала с Люсьеном о бедном чиновнике Турте, фамилия которого ее поразила, и два-три раза позабыла пригласить г-на де Рамье на обеды, даваемые второразрядным депутатам.

Господин де Рамье понял, откуда исходит удар, и постарался втереться в высшее общество, где и прослыл дерзким философом и крайне либеральным новатором.

Люсьен не вспоминал больше об этом плуте, пока маленький Дебак, угождавший Люсьену и завидовавший состоянию г-на де Рамье, не рассказал ему о происках последнего. Люсьен решил, что это уже слишком.

«Один плут клевещет на другого плута».

Он отправился к г-ну Крапару, начальнику министерской полиции, и попросил его проверить эти сведения. Г-н Крапар, бывший еще новичком в великосветских гостиных, не сомневался, что Люсьен находится в наилучших отношениях с графиней де Вез или по крайней мере близок к тому, чтобы занять положение, столь желанное для всякого молодого чиновника: положение любовника жены министра. Он с большим рвением принялся за дело Люсьена и через неделю принес ему любопытнейшее донесение обо всех разговорах, которые г-н де Рамье вел о г-же де Вез.

— Подождите минутку, — сказал Люсьен г-ну Крапару.

И он отнес безграмотные донесения великосветских сыщиков г-же де Вез, которая залилась румянцем. Она относилась к Люсьену с доверием и откровенностью, близкими к более нежному чувству; Люсьен это видел, но был так измучен своей любовью к г-же Гранде, что всякие отношения подобного рода внушали ему ужас. Один час спокойной езды шагом по Медонскому лесу — вот что казалось ему наиболее близким к счастью, с тех пор как он покинул Нанси.

В последующие дни Люсьен убедился в том, что г-жа де Вез действительно сердится на г-на де Рамье, а так как сердце в ней брало верх над светскими приличиями, она самым оскорбительным образом дала почувствовать свой гнев депутату-журналисту. Несмотря на ее душевную мягкость, у нее нашлись для современного Фенелона жестокие слова, и эти слова, без всяких предосторожностей сказанные в присутствии всей свиты, окружающей жену влиятельного министра, оказались роковыми для ореола добродетели и филантропии депутата-журналиста. Друзья сообщили ему об этом; в «Charivari» — газете, удачно извлекавшей выгоду из ханжества господ умеренных, появился довольно прозрачный намек.

Люсьену попалось на глаза письмо, в котором министр финансов, основываясь на сообщении директора департамента косвенных налогов, уведомлял, что среди чиновников, прикомандированных к департаменту косвенных налогов, г-н Тарт не числится. Но г-ну де Рамье удалось добиться от министра финансов, чтобы он сделал собственноручную приписку: «Не идет ли речь о господине Турте, служащем в Эскорбьяке?»

Через неделю граф де Вез ответил своему коллеге:

«Да, это действительно господин Турт, который вел себя недостойно и которого я предложил бы уволить».

Люсьен утаил это письмо и показал его г-же де Вез, которую все это дело в высшей степени интересовало.

— Как же нам поступить? — спросила она его с озабоченным видом, показавшимся Люсьену очаровательным.

Он взял ее руку и восторженно поцеловал.

— Что вы делаете? — упавшим голосом проговорила она.

— Я перепутаю адрес и поставлю на конверте этого письма адрес военного министра.

Через одиннадцать дней от военного министра пришел ответ, извещавший об ошибке. Люсьен отнес его г-ну де Везу. Чиновник, распечатывающий почту, завернул три письма, полученные в тот день из военного министерства, в большой лист оберточной бумаги, из которого он сделал то, что называется в канцеляриях бандеролью, и надписал сверху: «Три письма господина военного министра».

Люсьен в течение целой недели придерживал в запасе письмо военного министра, требовавшего передачи в его ведение конной муниципальной гвардии Парижа. Люсьен подменил им письмо, препровождавшее обратно бумагу относительно г-на Турта. У г-на де Рамье не было прямых связей в военном министерстве; ему пришлось прибегнуть к помощи пресловутого генерала Барбо, и только через полгода после своей просьбы г-н де Рамье сумел добиться увольнения г-на Турта; когда г-жа де Вез узнала об этом, она передала Люсьену пятьсот франков для этого бедного чиновника.

У Люсьена было штук двадцать подобных дел, но, как видите, нужно восемь печатных страниц, чтобы изложить все подробности этих пошлых интриг, а это слишком дорого.

Кроткая г-жа де Вез, движимая новым для нее чувством, о котором она сама не догадывалась, с удивительной решительностью заявила своему мужу, что каждый раз, когда в министерстве будет обедать г-н де Рамье, у нее будет головная боль, и она будет обедать у себя в комнате. После двух-трех попыток граф де Вез кончил тем, что вычеркнул имя г-на де Рамье из списка приглашаемых депутатов. Когда распространились слухи об этом происшествии, большая часть центра перестала подавать руку слащавому редактору министерской газеты. К довершению несчастья, г-н Левен-отец, значительно позже узнавший об этой истории благодаря болтливости Дебака, заставил своего сына рассказать ему ее со всеми подробностями; фамилия г-на Турта очень ему понравилась, и вскоре об этом происшествии заговорили в салонах высокой дипломатии. Г-н де Рамье, втиравшийся всюду, каким-то образом добился того, что был представлен русскому послу. Принимая знаменитого князя де N., посол в ответ на поклон г-на де Рамье воскликнул во всеуслышание:

— А! Господин Рамье де Турт!

Современный Фенелон стал пунцовым, а на следующий день г-н Левен-отец пустил анекдот по всему Парижу.

Король вызвал к себе г-на Левена без ведома министров. Выслушав это сообщение от г-на де N., королевского офицера особых поручений, старый банкир покраснел от удовольствия. (В 1793 году, когда пала королевская власть, ему было уже двадцать лет.)