Фредерик Стендаль - Люсьен Левен (Красное и белое)

— Вы могли бы предложить сорок процентов; я все подготовил в этом направлении. Если же какой-нибудь строптивый кредитор захочет вынудить нас к большему, вы снизите процент до тридцати пяти. Но, на мой взгляд, платить сорок процентов было бы нечестно. Предложите шестьдесят — и госпоже Левен не придется отказаться от кареты. Госпожа Левен без собственного выезда! У кого из нас при виде этого не сжалось бы сердце от боли? Среди нас нет ни одного, кому ваш отец не делал бы подарков на сумму, превышающую жалованье.

Люсьен продолжал хранить молчание, стараясь сообразить, можно ли скрыть это событие от матери.

— Среди нас нет ни одного, кто не решил бы твердо сделать все от него зависящее, чтобы вашей матери и вам осталась кругленькая сумма в шестьсот тысяч франков. Впрочем, — добавил Лефр, подняв свои черные брови над маленькими глазками, — если бы никто из этих господ и не захотел, я этого хочу, я, стоящий над ними всеми, и, окажись они даже предателями, все равно эти шестьсот тысяч франков наверняка ваши, так же, как если бы они были у вас в руках, не считая обстановки, серебра и прочее.

— Подождите меня, сударь, — сказал Люсьен.

Это упоминание об обстановке и серебре внушило ему отвращение. Он почувствовал себя так, словно собирается что-то украсть.

Спустя четверть часа он вернулся к г-ну Лефру, потратив десять минут на то, чтобы подготовить мать. Ее, так же как и его, ужасало банкротство, и она предложила пожертвовать своим приданым, доходившим до ста пятидесяти тысяч франков, под условием предоставления ей пожизненного пенсиона в тысячу двести франков и такого же пенсиона для сына. Г-н Лефр был сражен этим решением полностью удовлетворить всех кредиторов. Он стал умолять Люсьена подумать хотя бы сутки.

— Дорогой Лефр, это как раз единственная вещь на свете, на которую я не могу согласиться.

— В таком случае, господин Люсьен, по крайней мере не говорите никому о нашей беседе. Это должно остаться тайной между вашей матерью, вами и мной. Эти господа (служащие) только и делают, что стараются во всем найти трудности.

— До завтра, дорогой Лефр. Моя мать и я все-таки считаем вас нашим лучшим другом.

На другой день г-н Лефр повторил свое предложение, умоляя Люсьена согласиться на банкротство и уплатить кредиторам девяносто процентов. Еще через день, после нового отказа, г-н Лефр сказал Люсьену.

— Вы можете извлечь немалую выгоду, продав фирму под условием уплаты всех долгов; вот их полный список, — сказал он, указывая на большой лист гербовой бумаги, испещренный цифрами. — Под условием полной уплаты долгов и отказа от всех обязательств фирмы вы можете продать самое фирму, пожалуй, за пятьдесят тысяч экю. Советую вам навести об этом негласные справки. А покуда я, Жан-Пьер Лефр, и господин Говарден (кассир) предлагаем вам сто тысяч франков наличными и берем на себя все долги покойного господина Левена, нашего уважаемого патрона, даже те, которые он мог сделать своему портному и шорнику.

— Ваше предложение мне очень нравится. Я предпочитаю получить от вас, мой славный и честный друг, сто тысяч франков, чем взять полтораста тысяч от всякого другого, который не будет относиться с тем же уважением, с каким относитесь вы, к памяти моего отца. Я попрошу вас лишь об одном: примите участником хоть в какой-нибудь доле господина Коффа.

— Я отвечу вам откровенно: когда я работаю вместе с господином Коффом по утрам, у меня к обеду пропадает весь аппетит. Это глубоко порядочный человек, но один его вид делает меня несчастным. Однако пусть никто не посмеет сказать, что фирма Лефр и Говарден отказалась принять предложение, сделанное кем-нибудь из Левенов. Наша окончательная цена за полную переуступку — сто тысяч франков наличными, тысяча двести франков пожизненного пенсиона для госпожи Левен, столько же для вас, сударь, со всей обстановкой, серебром, лошадьми, каретой и так далее, за исключением одного портрета — господина Левена — и другого — господина Ван-Петерса, по вашему выбору. Все это внесено в этот проект договора, относительно которого я предложил бы вам посоветоваться с человеком, пользующимся уважением всего Парижа, чье имя почтительно произносится каждым коммерсантом, с господином Лафитом.

Я добавлю сюда, — сказал г-н Лефр, подходя к столу, — пожизненный пенсион в шестьсот франков для господина Коффа.

Все дело было закончено так же гладко, как началось. Люсьен посоветовался с друзьями отца, причем многие из них, выйдя из себя, бранили его за то, что он не согласился на банкротство, уплатив кредиторам шестьдесят процентов.

— Что с вами будет, если вы впадете в нужду? — говорили они. — Никто не пожелает вас принимать.

Люсьен и его мать ни секунды не колебались. Сделка была заключена с гг. Лефром и Говарденом, назначившими г-же Левен четыре тысячи франков пожизненного пенсиона, потому что какой-то другой служащий предложил эту надбавку. В остальном договор был подписан с вышеуказанными оговорками. Покупатели выплатили сто тысяч франков наличными, и в тот же самый день г-жа Левен пустила в продажу своих лошадей, кареты и серебряную посуду. Сын ни в чем ей не перечил и заявил, что ни за что на свете не возьмет ничего, кроме своего пожизненного пенсиона в тысячу двести франков и двадцати тысяч франков капитала.

За все это время Люсьен видел очень мало людей. Как стойко ни переносил он разорение, но соболезнования окружающих были ему в тягость.

Вскоре до него дошли клеветнические слухи, распускаемые на его счет агентами графа де Босеана. Общество поверило, что катастрофа нисколько не повлияла на спокойствие Люсьена, потому что, в сущности, он был сенсимонистом, и если бы это учение его не удовлетворяло, он сам создал бы другую теорию.

Люсьен был очень удивлен, получив письмо от г-жи Гранде, которая жила теперь в загородном доме близ Сен-Жерменского предместья; она назначила ему свидание в Версале, на Савойской улице, в доме № 62.

У Люсьена было сильное желание уклониться, но потом он подумал: «Я достаточно виноват перед этой женщиной; пожертвуем ей еще один час».

Люсьен увидел перед собой женщину, потерявшую голову, ей стоило большого труда рассуждать здраво. Она поистине с удивительным искусством и чрезвычайной деликатностью сумела подойти к весьма щекотливому вопросу, предложив ему получать от нее двенадцать тысяч франков в год. При этом она просила его лишь об одном — навещать ее на положении доброго друга четыре раза в неделю,

— В остальные дни я буду жить ожиданием встречи с вами!

Люсьен понял, что если он ответит как должно, это вызовет бурную сцену. Он объяснил ей, что по некоторым причинам об этом можно будет поговорить серьезно только через полгода и что он оставляет за собою право письменно ей ответить в течение суток.