Оноре Бальзак - Беатриса

Беатриса удвоила презрение, которым она пользовалась как своего рода моральным оружием, и непрерывно сравнивала свой поэтический, уютный уголок с особняком дю Геников. Каждая покинутая женщина в той или иной мере опускается и в отчаянии забрасывает свой дом. Предвидя это, г-жа де Рошфид исподтишка повела атаку на блеск Сен-Жерменского предместья, на всю эту глупую, как она говорила, роскошь. Сначала Беатриса заставила Каллиста поклясться в ненависти к жене, которая, как она уверяла, просто разыграла комедию, а на самом деле вовсе и не болела. Затем состоялась трогательная сцена примирения. Маркиза жеманилась и ластилась к Каллисту среди восхитительных цветов — целый зимний сад в гостиной! Беатриса была мастерица по части всяких модных пустячков, ухищрений, нарядов и манер — она даже злоупотребляла всем этим. Оставленная своим композитором, маркиза чувствовала на себе презрение света, и теперь она жаждала славы любой ценой, хотя бы даже ценой распутства. Несчастье молодой супруги, прекрасной, богатой Сабины де Гранлье, должно было послужить ей пьедесталом.

Когда женщина кончает кормить ребенка, она возвращается к привычной жизни и к обществу во всей своей женской прелести. Период материнства молодит даже женщину, перешагнувшую за тридцать, а молодые приобретают какую-то особую, весеннюю нарядность, живость, веселье, некое brio, если позволительно применить к физическим качествам то выражение, которым итальянцы обозначают блеск ума. Сабина пыталась вернуть прелестную пору медового месяца, но Каллист стал другим. Да и бедняжка Сабина не могла уже отдаться полностью супружескому счастью. Она не переставала наблюдать даже в минуты блаженства. Она искала запах роковых духов и обнаруживала его. Она решила не говорить больше откровенно ни с матерью, ни с подругой, которые из милосердия обманули ее в тот раз. Ей нужна была уверенность, и подозрения ее вскоре подтвердились. Уверенность всегда явится в свой час, — она как солнце: рано или поздно приходится опускать штору. В своей любви мы напоминаем дровосека в басне, который призывал Смерть; в конце концов мы начинаем молить жестокую Достоверность, чтобы она ослепила нас.

Как-то утром, недели через две после первого приступа болезни, Сабина получила нижеследующее ужасное письмо:

Баронессе дю Геник

Дорогая дочка, мы с моей невесткой Зефириной ломаем себе голову — о каком туалете Вы говорите в своем письме; я запрашиваю об этом Каллиста и прошу Вас, не обижайтесь на нашу неосведомленность. Надеюсь, Вы не сомневаетесь в нашей любви. Мы копим для Вас деньги. Благодаря советам мадемуазель де Пеноэль относительно управления Вашим имуществом, через несколько лет Вы будете владеть значительным состоянием, причем мы не трогаем наличного капитала.

Дорогая Сабина, я Вас люблю не меньше, чем если бы сама выносила и выкормила Вас, и Ваше письмо удивило меня своей краткостью; особенно же беспокоит Ваше молчание о нашем малютке, обожаемом Каллисте; Вы ничего не написали мне и о большом Каллисте. Я знаю, он счастлив, но...» и т. д.

Сабина написала поперек этого письма: «Благородная Бретань! Ложь там — исключение!..» — и положила листок на письменный стол мужа. Каллист нашел письмо и прочел. Узнав почерк Сабины, он бросил бумагу в огонь, решив сделать вид, что ничего не получал. Целую неделю Сабина прожила в тоске, ведомой только неземным или одиноким душам, которых никогда не касался своим крылом демон зла. Молчание мужа напугало Сабину.

«Я ему докучаю, я оскорбляю его! И это называется заботливая супруга... Моя добродетель стала злобной, я унижаю свой кумир!» — думала она.

Эти мысли терзали ее. Ей уже хотелось вымолить прощение за свою вину, но все же Достоверность поспешила доставить Сабине новые доказательства.

Дерзкая и не останавливающаяся ни перед чем Беатриса прислала как-то Каллисту письмо прямо на дом; записка попала в руки г-жи дю Геник; она подала мужу нераспечатанный конверт и при этом сказала дрожащим голосом, чувствуя, что у нее разрывается от боли сердце:

— Друг мой, тебе опять письмо из Жокей-клуба... я узнала духи и бумагу.

На сей раз Каллист покраснел и спрятал письмо в карман.

— Почему же ты его не прочтешь?

— Я знаю, о чем оно!

Молодая женщина молча опустилась в кресло. Ее не лихорадило, она не плакала, но ее охватил безумный гнев: слабые создания в такие минуты мечтают о преступлении, и в их руке ненароком оказывается мышьяк, — для себя или для соперницы... Принесли крошку Каллиста, матери хотелось его понянчить. Ребенок, которого она недавно перестала кормить, стал искать сквозь платье грудь.

— Он-то помнит! — прошептала она.

Каллист прошел в кабинет и там распечатал письмо. Сабина залилась слезами, — так плачут женщины, только когда остаются одни. Горе, так же как и наслаждение, имеет свои законы. Первый приступ отчаяния, который чуть не погубил Сабину, не повторился, как не повторяется первая весенняя гроза. Это западня для сердца, позже сердце уже не застать врасплох, тяжкое состояние подавленности уже пережито, нервы окрепли, и душевные силы напряжены для стойкого сопротивления. И Сабина, уверившись в измене мужа, просидела, сама того не заметив, три часа возле камина с малюткой сыном на руках и очень удивилась, когда Гаслен, произведенный в лакеи, доложил ей, что кушать подано.

— Позовите барона.

— Барон нынче не обедают дома, сударыня.

Знают ли люди, какие муки, какую пытку испытывает молодая жена, двадцатитрехлетняя женщина, сидя в огромной столовой старинного особняка одна, совсем одна, если не считать молчаливых слуг, бесшумно сменяющих блюда?

— Велите заложить карету, — вдруг сказала Сабина, — я еду в Итальянскую оперу.

Сабина надела свое лучшее платье, она особенно тщательно занялась туалетом, — ей хотелось появиться перед публикой одной, улыбающейся, счастливой. Ее мучила совесть за надпись, сделанную на письме свекрови, и она решила победить, вернуть себе Каллиста своей беспримерной нежностью, добродетелями супруги, кротостью агнца. Она хотела обмануть весь Париж. Она любила, любила, как любят куртизанки и ангелы, любила гордо, любила униженно. Давали «Отелло» [58] «Отелло» — опера Россини (1816). . Но когда Рубини запел: «Il mio cor si divide» [59] «Сердце мое раскалывается надвое» ( ит. ). , она выбежала из ложи. Подчас музыка, объединяющая в себе гений поэта и певца, могущественнее их обоих! Савиньен де Портандюэр проводил Сабину до подъезда и усадил в карету, так и не догадавшись о причине этого поспешного бегства.

С того дня для г-жи дю Геник начались дни мучений, известных только аристократкам. Вы завидуете их богатству, вы бедны, вы страдаете, но когда вы увидите на руках светской женщины золотые змейки с бриллиантовыми головками, увидите ожерелья и драгоценные пряжки, знайте же, что эти змейки жалят, что жемчужины ожерелья напоены ядом, что эта полувоздушная мишура умеет впиваться в живое, нежное тело. Вся эта роскошь дорого обходится. Женщины, находящиеся в положении Сабины, проклинают свое богатство, они не замечают роскошного убранства своей гостиной, шелк диванов кажется им дерюгой, а редкостные цветы — крапивой; духи издают зловоние, чудесные творения искусника-повара царапают горло, как корка черствого хлеба, и сама жизнь становится горькой, как воды Мертвого моря. Кто из женщин этого круга, переживающих семейную трагедию, не знает, как под влиянием горя меняются они сами и их роскошное обрамление. Поняв ужасную действительность, Сабина стала присматриваться к мужу, когда он уходил из дома, чтобы угадать, чем кончится нынешний день. И с каким неистовством обманутая женщина сама бросается на дыбу! И какая пьянящая радость, если Каллист не идет на улицу Шартр! А вернется Каллист — зоркий осмотр его прически, глаз, лица, движений; сущий пустяк, каждая мелочь его туалета приобретают страшное значение, — наблюдательность, притупляющая чувство женского достоинства и благородства. Эти горестные наблюдения, хранимые в глубине сердца, сушат и подрывают нежные ростки, и тогда уж не распуститься голубым цветам святого доверия, не сиять больше золотым звездам единственной любви, пышным розам воспоминания.