Пэлем Вудхауз - Том 1. Дживс и Вустер

Я по-прежнему смутно представлял себе сюжет пьесы, но, насколько я понял, Сирил изображал английского пэра, приехавшего в Америку — по-видимому из самых лучших побуждений. До этого момента он произнес на сцене всего две реплики. Первая была: «Но, послушайте!», а вторая — «Да, черт возьми!», но насколько я помнил по тому, что он при мне декламировал, ему вскоре предстояло показать себя во всей красе. Я откинулся в кресле и стал ждать, когда он вырвется на авансцену.

И через пять минут действительно вырвался. К этому времени на сцене бушевали нешуточные страсти. «Голос» и помощник режиссера повторили «ссору влюбленных» — теперь на тему: «Почему этот чертов Билл не переключает на голубой?». Вслед за этим с карниза свалился цветочный горшок и чудом не раскроил череп главному герою. Короче говоря, когда Сирил, который до этого болтался где-то на заднем плане, выкатился в центр сцены и занял стартовую позицию для своего главного забега, атмосфера была накалена не на шутку. Героиня что-то там такое проговорила по тексту пьесы, не помню, что, и вся труппа с Сирилом во главе радостно заскакала вокруг, как полагается перед началом очередного номера.

Первая реплика Сирила была: «О нет, нет, не говорите так!», и, на мой взгляд, он выкрикнул ее достаточно энергично, напористо и вообще. Но не успела героиня открыть рот для ответной тирады, как наш веснушчатый приятель снова поднялся, чтобы заявить протест.

— Папа!

— Да, дорогой?

— Вот тот никуда не годится.

— Который из них, дорогой?

— Этот, с рыбьей рожей.

— Но там у всех рыбьи рожи, дорогой.

Мальчик вынужден был признать справедливость этого замечания. Поэтому он уточнил:

— Вон тот урод.

— Какой урод? Вот этот? — спросил Блюменфилд, указывая пальцем на Сирила.

— Ага. Полная бездарь.

— Мне и самому так показалось.

— Меня от него просто тошнит.

— Ты, как всегда, прав, мой мальчик. У меня точно такое же чувство.

Пока они обменивались репликами, Сирил слушал, разинув рот. Теперь он выбежал на авансцену. Даже с того места, где я сидел, было видно, что грубые слова нанесли фамильной гордости Бассингтон-Бассингтонов чувствительный удар. У него покраснели уши, потом нос, потом щеки, и через четверть минуты он стал похож на человека, уцелевшего после взрыва на фабрике томатной пасты.

— Что это значит, черт побери?

— А это что значит, черт побери? — закричал Блюменфилд. — Кто вам позволил орать на меня со сцены?

— Честно говоря, я подумываю, не спуститься ли в зал и не отшлепать ли мне этого маленького нахала!

— Что!

— Всерьез подумываю.

Блюменфилд начал раздуваться, словно кто-то накачивал его насосом, и стал еще больше похож на шар.

— Послушайте, мистер… не знаю как вас там…

— Бассингтон-Бассингтон, а древний род Бассингтон-Бассингтонов… мы, Бассингтон-Бассингтоны, не привыкли, чтобы…

Блюменфилд в краткой, но доходчивой форме изложил ему все, что он думает о Бассингтон-Бассингтонах и об их привычках. Послушать их собралась вся труппа, актеры явно получали огромное удовольствие. Одни с любопытством выглядывали из-за кулис, другие высовывались из-за бутафорских деревьев.

— Ты должен стараться, если хочешь работать на моего папу, — произнес толстый отрок и укоризненно покачал головой.

— Какая неслыханная наглость! — закричал Сирил срывающимся голосом.

— Что такое? — рявкнул Блюменфилд. — Вы что, не понимаете, что он — мой сын?

— Прекрасно понимаю, — сказал Сирил. — И приношу вам обоим соболезнования.

— Вы уволены, — завопил Блюменфилд, раздуваясь еще больше прежнего. — Вон из моего театра!

На следующее утро, примерно в половине одиннадцатого, когда я уже успел прополоскать гортань чашкой доброго «Оолонга [117] «Оолонг» — один из лучших сортов китайского чая. », в спальне бесшумно возник Дживс и сообщил, что в гостиной меня дожидается Сирил.

— Ну и как он на вид, Дживс?

— Я полагаю, мне не пристало критиковать внешность ваших друзей, сэр.

— Я не это имею в виду. Я хотел спросить, показался ли он вам раздраженным, обиженным и все такое.

— Я бы не сказал, сэр. Он выглядит вполне спокойным.

— Странно!

— Сэр?

— Ничего. Пригласите его сюда, пожалуйста.

По правде говоря, я ожидал, что вчерашний скандал не пройдет для него без следа, и готовился увидеть потухший взгляд, дрожащие пальцы, и так далее. Но Сирил выглядел, как обычно, и, казалось, даже пребывал в прекрасном расположении духа.

— Вустер, старина, здравствуйте.

— Привет!

— Зашел с вами попрощаться.

— Попрощаться?

— Да. Через час уезжаю в Вашингтон. — Он присел на кровать. — Знаете что, дружище, — продолжал он. — Я вчера долго думал и решил, что поступлю несправедливо по отношению к моему предку, если стану актером. Как вам кажется?

— Прекрасно вас понимаю.

— Я хочу сказать, ведь он отправил меня в Америку, чтобы я расширил свой кругозор и все такое прочее, и я не могу отделаться от мысли, что старик был бы в шоке, если бы я его наколол и поступил на сцену. Не знаю, согласитесь вы со мной или нет, но, по-моему, это вопрос элементарной порядочности.

— А ваш отказ от участия в спектакле не сорвет премьеру?

— Да нет, думаю, они как-нибудь обойдутся. Я все объяснил старине Блюменфилду, и он со мной согласился. Конечно, ему очень жаль со мной расставаться: он сказал, что не представляет, кто сможет меня заменить; но, с другой стороны, даже если мой уход и создаст ему проблемы, мне кажется, я поступаю правильно. А вы как считаете?

— Я того же мнения.

— Я был уверен, что вы со мной согласитесь. Что ж, мне пора. Ужасно рад был познакомиться с вами, и все такое прочее. Хоп-хоп!

— Хоп-хоп!

И он отчалил. Самое удивительное, что всю эту лапшу он навешивал мне на уши, с подкупающей искренностью глядя на меня своими детскими голубыми навыкате глазами. После вчерашних событий я поднапряг котелок, и мне стало многое понятно.

— Дживс!

— Сэр?

— Это ведь вы натравили блюменфилдского отпрыска на мистера Бассингтон-Бассингтона?

— Сэр?

— Вы прекрасно понимаете, о чем я. Это вы подучили его сделать так, чтобы мистера Бассингтон-Бассингтона выставили из труппы?

— Я бы ни за что на свете не позволил себе такой вольности, сэр. — Он принялся доставать из шкафа мою одежду. — Возможно, юный Блюменфилд догадался по некоторым моим случайным замечаниям, что я не считаю профессию актера подходящей карьерой для мистера Бассингтон-Бассингтона.

— Знаете, Дживс, вы просто чудо.

— Всегда готов сделать для вас все, что в моих силах, сэр.

— Я вам чертовски обязан, Дживс. Если бы нам не удалось отвадить его от сцены, тетя Агата сожрала бы меня вместе с потрохами, верхней одеждой и обувью.