Пэлем Вудхауз - Том 1. Дживс и Вустер

— А кто фаворит, сэр?

— Мистер Хеппенстол. У него все шансы на победу. Он собирается прочесть свою знаменитую проповедь «О любви к ближнему» и должен опередить прочих участников с большим отрывом. Боюсь, с ним что-то случилось.

— Вы все узнаете, если поговорите по телефону с мистером Юстасом, сэр. Он ждет.

— И в самом деле!

Я накинул халат и вихрем промчался по лестнице в холл. Едва я услышал голос Юстаса, я понял: мы влипли. В голосе Юстаса звучала мука.

— Берти?

— Да, привет.

— Целый час тащишься к телефону! Слушай, Берти, все накрылось. Фаворит спекся.

— Не может быть!

— Увы. Всю ночь кашлял у себя в конюшне.

— Этого только не хватало!

— Случилось то, чего мы боялись. У него сенная лихорадка.

— Черт бы его побрал!

— Сейчас у него врач, и через несколько минут его официально вычеркнут из списка участников. Вместо него на старт выйдет младший священник прихода, а на него надежды никакой. За него предлагают сто против шести, и никто до сих пор не поставил. Что будем делать?

Я молча обдумывал ситуацию.

— Послушай, Юстас, сколько сейчас дают за Г. Хейворда? — спросил я.

— Всего четыре к одному. Думаю, произошла утечка информации, и Стеглз что-то пронюхал. Вчера вечером он вдруг резко снизил расценки.

— Ладно, четыре против одного должно хватить. Поставь еще по пятерке на Г. Хейворда за каждого члена синдиката. Так мы, по крайней мере, не прогорим.

— Если он победит.

— Что значит «если»? Ты говорил, он верняк, второй после Хеппенстола.

— Я начинаю сомневаться, что на свете вообще есть такая штука, как верняк, — мрачно отозвался Юстас. — Говорят, вчера преподобный Джозеф Такер показал великолепное время в тренировочном забеге на собрании матерей [125] собрание матерей — собрание прихожанок для обсуждения церковных дел. в Баджвике. Как бы там ни было, это наш единственный шанс. Ну, пока.

Я не входил в число официальных судей-хронометристов и имел возможность отправиться на следующее утро в любую церковь по своему усмотрению; естественно, я без колебаний выбрал Нижний Бингли. Правда, это в десяти милях от нас, и, значит, придется встать ни свет, ни заря, но я одолжил у одного из слуг велосипед и покатил в церковь. До сих пор мне приходилось верить Юстасу на слово, что этот Г. Хейворд такой резвый скакун; я опасался, что в тот день, во время венчания, они переоценили его форму. Однако все мои сомнения рассеялись, едва он поднялся на кафедру. Юстас не ошибся — это было нечто. Высоченный, тощий, с седой бородой, он прямо со старта продемонстрировал высокий класс: после каждой фразы делал длиннейшие паузы, без конца откашливался, и уже через пять минут я не сомневался, что предо мной — победитель. Его привычка неожиданно замирать и в недоумении оглядывать церковь принесла нам несколько лишних минут, а на финишной прямой он меня окончательно покорил: уронил пенсне и долго молча шарил руками по полу. На двадцатиминутной контрольной отметке он лишь по-настоящему вошел в темп, двадцатипятиминутный рубеж он миновал без малейших признаков усталости. И когда он финишировал великолепным спуртом, секундомер показывал тридцать пять минут четырнадцать секунд. При положенной ему форе можно было не сомневаться, что победа у него в кармане. Преисполненный чувством благожелательности и bonhomie [126] Добросердечности (франц.). ко всему человечеству, я вскочил на велосипед и покатил домой обедать. Когда я вернулся, Бинго разговаривал по телефону.

— Прекрасно! Отлично! Замечательно! — радостно восклицал он. — Что? Нет, насчет него можешь не беспокоиться. Ладно, я передам Берти. — Он повесил трубку. — А, Берти, привет, — сказал он. — Это Юстас звонил. Все в порядке, старина. Поступило сообщение из Нижнего Бингли. С большим отрывом победил Г. Хейворд.

— Я и не сомневался. Сам только что приехал оттуда.

— А, так ты там был? А я ездил в Баджвик. Такер отлично прошел всю дистанцию, но что он мог сделать при такой форе. У Старки заболело горло, и он сошел с круга. Роберте из Фейл-бай-де-Уотер пришел третьим. Молодчина Хейворд! — с нежностью произнес Бинго, и мы вместе вышли из дома на лужайку.

— Значит, известны уже все результаты? — спросил я.

— Все, кроме Гэндл-бай-де-Хилл. Но насчет Бейтса можно не беспокоиться. У него ни малейшего шанса. Кстати, бедняга Дживс продул свою десятку. Ну не дуралей?

— Дживс? Что ты хочешь сказать?

— Подошел ко мне сегодня утром, когда ты уже уехал в Бингли, и попросил поставить за него десять фунтов на Бейтса. Я объяснял ему, какая это глупость — все равно что выбросить деньги в помойку, но он и слушать не хотел.

— Прошу прощения, сэр. Эту записку принесли для вас сегодня утром после вашего отъезда.

Рядом стоял неизвестно откуда взявшийся Дживс.

— А? Что? Какую записку?

— Ее принес дворецкий преподобного мистера Хеппенстола, сэр. Она пришла слишком поздно, и я не смог вам ее вручить, сэр.

Бинго принялся отечески наставлять Дживса — советовал впредь не делать ставок, не разузнав, в какой форме находится лошадь. Мой вопль заставил его прикусить язык на середине фразы.

— Какого черта? — недовольно спросил он.

— Все пропало! Ты только послушай! И я прочитал ему записку:

«Твинг, Глостершир.

Дорогой Вустер!

Как вы, вероятно, уже знаете, по не зависящим от меня обстоятельствам я не смогу выступить с проповедью «О любви к ближнему», которую вы, со столь лестной для меня настойчивостью, просили меня прочесть. Тем не менее мне не хочется лишать вас этого удовольствия, так что если вы придете на утреннюю службу в церковь в Гэндл-бай-де-Хилл, вы сможете услышать, как эту проповедь прочтет мой племянник Джеймс Бейтс. По его настоятельной просьбе я передал ему текст проповеди — честно говоря, у меня были для этого дополнительные причины. Дело в том, что племянник претендует на должность директора престижной частной школы, и к настоящему времени список кандидатов сократился до двух человек, так что речь идет о выборе между ним и его соперником.

Вчера вечером Джеймс случайно узнал, что председатель правления школы собирается в воскресенье прийти на службу в его церковь, чтобы оценить его ораторские способности — решающий критерий при выборе кандидата на этот пост. Я пошел ему навстречу и передал текст проповеди «О любви к ближнему», о которой он, подобно вам, всегда отзывался самым лестным образом. У него не хватит времени, чтобы написать полноценную проповедь вместо той краткой речи, с которой он — в соответствии со своей ложной, как мне кажется, теорией — собирался обратиться к сельской пастве, и я решил помочь мальчику.

Надеюсь, что после его проповеди у вас останутся столь же приятные воспоминания, как — по вашим словам — у вас сохранились после моей.