Пэлем Вудхауз - Том 1. Дживс и Вустер

Как вы понимаете, мое внимание было сосредоточено на том, как расхлебать кашу, которая вокруг меня заварилась, поэтому точно не могу сказать, колебался ли папаша Бассет, но если и колебался, то не больше минуты. Должно быть, перед ним все-таки мелькнуло видение крутого яйца, и он вновь почувствовал антипатию к Пинкеру, не способному твердой рукой направлять юных прихожан на путь истинный, но радость от того, что Огастус Финк-Ноттл исчез с горизонта, вытеснила всякие мысли о недостатках молодого священника. Исполненный млеком доброты до такой степени, что, кажется, подойди поближе и услышишь, как оно плещется, папаша Бассет просто был не способен сейчас никому ни в чем отказать. Уверен, попроси я у него сейчас взаймы пятерку, он ее выложит, глазом не моргнув.

— Конечно! Само собой! И говорить не о чем! — разливался он, не уступая жаворонку в небе, о котором часто вспоминает Дживс. — Уверен, Пинкер будет прекрасным приходским священником.

— Самым лучшим, — подхватила Стиффи. — Сейчас он не может развернуться. Никакого размаха, сплошные ограничения. Дайте ему возможность показать себя в качестве приходского священника, и о нем заговорят в церковных кругах. Он способен горы свернуть.

— Я всегда был самого высокого мнения о Гаролде Пинкере.

— И неудивительно. Все важные шишки о нем самого высокого мнения. Они ему цену знают. Образован, хорошо разбирается во всех тонкостях, а проповедь читает — заслушаешься.

— Да, мне нравятся его проповеди. Простые и мужественные.

— Это потому, что он ведет здоровую жизнь на свежем воздухе. Он сильный и тренированный. Атлетический христианин — вот его идеал. Он ведь играл в регби за сборную Англии.

— Неужели?

— Да, был пропфорвардом.

— Правда?

При слове «пропфорвард» я, понятное дело, встрепенулся. Мне и невдомек было, что Раззява, оказывается, пропфорвард. Ирония судьбы, подумал я. В том смысле, что Планк днем с огнем ищет этого самого форварда и, отчаявшись, уже, кажется, готов отказаться от безнадежных поисков, а я вот мог бы осчастливить его, но наши отношения сложились так, что я лишен возможности это сделать. Огорченный, я в который раз подумал о том, что надо всегда проявлять доброту к любой мелкой сошке, ибо никому не дано знать, когда эта сошка может нам пригодиться.

— Значит, я могу сказать Гаролду, что дело на мази? — спросила Стиффи.

— Прости?

— Я хочу сказать, ты официально объявляешь, что отдаешь Гаролду приход?

— Да-да, конечно, безусловно.

— Ох, дядя Уоткин! Как мне тебя благодарить?

— Не беспокойся, дорогая, все в порядке, — сказал папаша Бассет, обретая еще большее сходство с диккенсовским героем. — А теперь, — продолжал он, снимаясь с якоря и направляясь к двери, — ты, Стефани, и вы, мистер Вустер, Должны меня извинить. Надо пойти к Мадлен и…

— Поздравить ее?

— Я хотел сказать, осушить ей слезы.

— Ну, это вряд ли.

— Думаешь, она не в отчаянии?

— Дядя Уоткин, ну какая девушка придет в отчаяние, чудом избавившись от необходимости идти замуж за Гасси Финк-Ноттла?

— Да, правда, истинная правда, — сказал папаша Бассет, выскакивая из комнаты, как полузащитник, который хоть и не научился подавать обратный пас, бегал, как страус.

Если у меня возникали сомнения, отбивал ли сэр Уоткин Бассет чечетку, то насчет Стиффи все было яснее ясного. Она совершила грациозный пируэт, и даже самый невнимательный наблюдатель тотчас догадался бы, что будь у нее сейчас на голове шляпа, а в шляпе розы, она бы принялась осыпать ими все вокруг. Кажется, мне еще не приходилось видеть юную пигалицу в таком восторженном состоянии. Само собой, интересы Раззявы Пинкера были дороги моему сердцу, а потому я отринул свои печали и разделил с ней ее радость. К чему постоянно и неизменно готов Бертрам Вустер, спросите вы, и я вам отвечу — забыть о своих бедах, когда друг празднует счастливый поворот в своей судьбе.

Стиффи говорила без умолку, не давая мне рта раскрыть. Женщины — народ в этом смысле чрезвычайно одаренный. Посмотришь, в чем душа держится, а запросто граммофон переговорит, и рассуждает складно и без устали, точно какой-нибудь ротный старшина, словечка не вставишь. Моя тетушка Агата, например, как пустится меня бранить на одном дыхании и без единой запинки, так и не остановится, пока ее изобретательность не иссякнет.

На этот раз Стиффи распространялась на тему о том, какое невероятное счастье привалило прихожанам Раззявы Пинкера, ибо они получат не просто замечательного приходского священника, святого человека, который будет пестовать их души, но еще и такую жену вышеупомянутого священника, какая им и не снилась. Когда она перевела дух, расписав, как будет раздавать суп благочестивым беднякам и нежным голосом справляться об их ревматизме, я, наконец, смог взять слово. В самый разгар ликования и потирания рук меня посетила одна здравая мысль.

— Согласен с тобой, — сказал я, — действительно все счастливо устроилось, и, вероятно, ты права, считая этот день счастливейшим днем в этом самом радостном году твоей жизни, однако, по-моему, ты кое-что упускаешь из виду, а об этом следовало бы подумать.

— О чем ты? Кажется, я ничего не упустила.

— Я об обещании папаши Бассета.

— Все в ажуре. Чего ты бьешь копытом?

— Будь я на твоем месте, я бы попросил у папаши Бассета письменное обязательство.

Стиффи словно с разбегу налетела на пропфорварда. Выражение восторга у нее на лице уступило место озабоченности, и она, нахмурившись, прикусила нижнюю губу. Очевидно, мои слова дали ей пищу для размышлений.

— Думаешь, дядя Уоткин нас надует?

— Твой дядя Уоткин способен на любую подлость, если на него наедет, — серьезно сказал я. — Ни на грош ему не верю. Где Пинкер?

— Наверное, остался на лужайке.

— Тогда хватай его и тащи сюда, надо заставить папашу Бассета оформить его предложение в письменном виде.

— Слушай, по-моему, ты меня запугиваешь.

— Да нет, просто советую себя обезопасить.

Стиффи снова призадумалась, покусывая нижнюю губу.

— Ладно, — наконец сказала она. — Сбегаю за Гаролдом.

— Не мешало бы прихватить парочку юристов! — добавил я ей вдогонку.

Минут пять я посидел, погруженный в раздумья о своих плачевных делах, а потом вошел Дживс и сказал, что меня просят к телефону.

Наверное, я побелел, несмотря на здоровый загар.

— Кто меня просит, Дживс?

— Миссис Траверс, сэр.

Именно этого я и опасался. Как уже упоминалось, от «Тотли-Тауэрса» до «Бринкли-Корта» рукой подать, и, кроме того, Гасси в лихорадочном возбуждении наверняка всю дорогу жал на акселератор и гнал с предельной скоростью. Видимо, они только что подвалили, и тетя Далия звонит, чтобы узнать, какого черта. Зная, как старушенция ненавидит, когда с ней разыгрывают шуточки, — а непрошеное вторжение Гасси в сопровождении Эм — деяние, которое, безусловно, можно отнести к категории шуточек, — я собрался с силами, чтобы во всеоружии встретить надвигающуюся бурю.