Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие

— И еще хорошо, что тети нет, — сказала она, выпуская дым.

— Не любит, чтоб курили?

— Да. От курения бывает бессонница, мигрень, астма, бронхит, гастрит, близорукость, ревматизм, радикулит, ишиас и сыпь.

— Хотел бы я познакомиться с вашей тетей. Какой ум!

— Ничего не выйдет, вы — художник.

— О да, русские княгини! Строгая женщина. Почему вы к ней едете?

— Надо. Да, кстати, насчет ресторана.

— Я жду — не дождусь.

— Придется подождать еще.

— А, черт! Простите. Почему?

— Я забыла, что у тети день рождения. Может, в субботу?

— Хорошо, но «А, черт!» я прибавлю.

— Значит, здесь, в шесть часов?

— Вот именно.

— Ну, я пошла, а то опоздаю на лучший поезд. Далеко эта контора?

— Не очень близко.

— Тогда посадите меня в такси.

Такси уехало. Джерри пошел домой пешком. Он сильно поистратился, а шоферы не довольствуются очарованием манер. Но он и так прогулялся бы. Ему надо было обдумать проблему со всех сторон, а он лучше думал на ходу.

Проблема требовала размышлений. Недавняя встреча окончательно убедила его в том, что жениться он может только на одной девушке. Как же увернуться от другой? Поистине, тупик из тупиков! Царь Соломон или Бригем Янг не сочли бы это проблемой; они не сочли бы — но он счел.

Размышлял он и дома. Ему припомнилась комедия, где герой говорит девице, напомнившей о помолвке: «Ах, забыл сказать! Ее нет» — и он позавидовал прыти комедийных героев, когда зазвонил телефон. Прелестный голос возможной тещи очень удивил его, она не болтала с ним по телефону, мало того — вообще избегала бесед с возможным зятем.

— Джеральд? — сказала она. — Добрый день. Я не помешала?

— Нет. Я в среду не работаю.

— Бывают же счастливые люди! У меня как раз по средам — утренний спектакль. Вы слышали, как актриса идет мимо рыбной лавки? Рыбы смотрят на нее, точь-в-точь — зрители, а она думает: «Вспомнила! У меня утренний спектакль». Но я звоню вам не для того, чтобы рассказывать анекдоты. Я проводила Веру в Брюссель, и она дала мне печальное поручение.

— Мне вас очень жаль.

— Пожалейте себя, — проворковала кавалерственная дама.

Что-что, а слово держать она умела. Обещала любимой дочери объяснить ее жениху, что свадьбы не будет, — и объяснила со свойственным ей искусством.

— Я знаю, — сказала она, — вы поймете. Вера просила передать, что вы для нее — нежный, близкий друг. До свиданья, Джеральд, всего вам доброго.

Когда Джерри опускал трубку, она дрожала в его руке. Дама Флора подчеркнула, что дочь считает его слабым, и слабым он был, если это не слишком слабое слово. Такой стилист, как Флобер, выбрал бы свой, французский аналог выражению: «Просто студень какой-то».

Произошло это потому, что он испытал облегчение. Слово и здесь — слишком слабое. Когда человек на эшафоте видит всадника с королевским помилованием, мы не говорим: «Он испытал облегчение». Чувства Джерри лучше всего сравнить с чувствами Криспина Скропа, когда тот смотрел, как Уиллоуби пишет чек.

Какое-то время счастливец просто сидел, испытывая благоговейное почтение к ангелу-хранителю; потом ему пришло в голову, что надо не созерцать, а действовать. Да, они обедают в субботу, но только сумасшедший будет сидеть до тех пор сложа руки. А в такое время — каждая минута на счету. Там, в Борнмуте, ее может умыкнуть какой-нибудь наглец. Значит, туда и отправимся. Однако сперва хорошо бы узнать ее имя.

К счастью, это легко. Она пошла к дяде Уиллу. Звоним ему.

— Дядя Уилл? Это Джерри.

Уиллоуби был суховат. Он уезжал на несколько дней играть в гольф и очень спешил.

— Ах ты, Господи! — сказал он. — Бегу на вокзал, а ты звонишь.

— Ты уезжаешь?

— Да. Играть в гольф.

— Я на одну минутку. В субботу я обедаю с одной девушкой…

— А как же твоя Вера?

— Все в порядке. Она со мной разошлась.

— Очень рад. Неприятная девица.

— А эта — нет слов!

— В чем же дело?

— Я не знаю, как ее зовут.

— Ты не спрашивал?

— Нет.

— Почему?

— Так, не довелось. Дядя вздохнул.

— Именно этого я и боялся с тех пор, как ты упал из коляски. Ну, пока.

— Нет, нет. Ты ее знаешь. Она у тебя сегодня была. Дядя засопел, показывая этим, что Джерри удалось пробудить его интерес.

— Господи! Да, она говорила, что знакома с тобой. Ее зовут Джейн. Джейн Ханникат. Она — стюардесса.

— Я знаю.

— Работу, конечно, бросит. Получила большие деньги. Один старик, Донахью, с ней летал. Теперь он умер. Мне звонили из Нью-Йорка. Родных у него нет, все оставил Джейн. Я рад за нее, хорошая девушка. Больше миллиона, меньше двух. Ну, пока, а то опоздаю!

Большую часть дня Мейбл сидела за своим столом и ни о чем не думала, выходя из забытья лишь в тех случаях, когда являлся посетитель. Но рано или поздно жизнь возвращалась к ней, мысли — обращались к чаю. В тот день мгновенье это совпало с уходом хозяина. Когда его летящие фалды исчезли за дверью, она поняла, что хочет пить.

Обычно она посылала за чаем рассыльного по имени Перси, но сейчас, без начальника, предпочла выпить дивный напиток не из пластмассового стаканчика, а из фарфоровой чашки. Захотелось ей и погулять, поглядеть витрины.

Когда Перси не бегал с поручениями, он сидел в особом закутке и читал комикс. Вызывали его звонком.

— Я ухожу, — сказала Мейбл, — очень скоро вернусь. Посиди-ка у меня. Если спросят хозяина, он уехал. Скажут что-нибудь, запиши. Да, когда снимешь трубку, говори: «Контора Скропа, Эшби и Пембертона», а не «Кто это»?

Минут через двадцать она вернулась. Перси сидел за столом. Ублаженная чаем, булочками и почтительностью, она бы погладила его по голове, если бы он не мазал волосы таким отвратительным маслом.

— Звонили?

— Один раз.

— Хозяина?

— Ага.

— Ты хоть им «ага» не сказал?

— Не-а.

— А кто звонил?

— Вроде Пал какой-то. Главное, нализался.

— Что?

— То. Надрался, как зюзя.

— Почему ты так думаешь?

— Порол черт-те что. Так вообще ничего, не икал. А порол т-а-кое!

— Какое?

— Скажите, говорит, что я запер девицу в стол. В средний ящик.

— Девицу?

— Ага. Минни О'Тюру.

— В ящик?

— Ну!

— Она не влезет.

— Разрубить, так влезет. А вообще-то насосался, как пылесос.

— Да, странные люди бывают, — заключила Мейбл. — Не буду беспокоить хозяина.

Перси с ней согласился.

В английских селениях, таких маленьких, что на почте продают сладости и мотки шерсти, а оазис кабачка — только один, самым важным человеком бывает обычно владелец большой усадьбы. Именно его считают особенно умным, даже если он — сэр Криспин; именно к нему несут свои горести и сомнения.

Это и сделал полицейский Эрнст Симмс на следующий день после того, как местный властитель вернулся из Лондона. Он прибыл в Меллингэм-холл, где его встретил дворецкий, бросивший на него суровый взор и получивший в ответ такой же. Они не очень любили друг друга.