Пэлем Вудхауз - Том 4. М-р Маллинер и другие

Как же огорчились они, обнаружив, что старый друг не намерен сорить деньгами! Одного за другим он отверг Трутня, предложившего колонку «Бега»; и Трутня, предложившего страничку «Ночные клубы»; и Трутня, собиравшегося слать репортажи из Канн или Монте-Карло. Что там, он отказал даже тому Трутню, которого знал с поры матросских костюмчиков, несмотря на весь блеск статьи о малоизвестных коктейлях.

— Говорит, — сообщил Первый Трутень, — что хозяину это не нужно.

— Да, — признал Второй, — так он сказал и мне. Что еще за хозяин?

— Какой-то Перкис. Миссис Бинго дружит с его женой.

— Никакого вкуса у людей! — заметил Третий.

— Никакого понятия, — прибавил Первый.

— Видимо, кретин, — предположил все тот же Второй. Четвертый с ними не согласился.

— Не уверен, — сказал он. — По-моему, Бинго им прикрывается. Упился властью, завидует чужим талантам. Это плохо кончится. Да что там, уже чуть не кончилось, но — пронесло. Конечно, я имею в виду историю с Беллой Мэй Джобсон. Какую именно? Ту, которая связана с этой Беллой.

Американской писательницей, пояснил он. Здесь ее вряд ли знают, а в Америке дети зачитываются повествованиями о тюлене Томми, бурундуке Брюсе и прочей живости. Перкис познакомился с ней на пароходе, когда плыл из Нью-Йорка, и она дала ему прочитать про бурундука, он же мгновенно понял, что именно этого давно ждал «Мой малыш». Тем самым, он пригласил ее в редакцию, чтобы урегулировать все с редактором, другими словами — с Бинго.

Как ни прискорбно, без хозяина Бинго немного заважничал. Хозяин этот вечно лез, особенно — когда речь шла о разделе «Дядюшка Джо — добрым деткам», и недели две свободы ударили страдальцу в голову. Когда ему доложили, что его спрашивает некая мисс Джобсон, он постучал карандашом по зубам и сказал: «Вот как? Я занят. Пусть напишет или запишется».

Вскоре явился здоровый, загорелый Перкис и, отдав дань восклицаниям типа «Вот и я!» или «Ну, как вы тут?», заметил:

— Кстати, скоро зайдет Белла Мэй Джобсон. Бинго мило засмеялся.

— Старая добрая Белла? Была и сплыла.

— То есть как?

— А так. Я ее не принял. Перкис покачнулся.

— Не приняли?

— Вот именно. Занят-занят-занят. Сказал, чтобы изложила свои претензии на одной стороне листа.

Не знаю, доводилось ли вам смотреть «Ураган», такой фильм. Я вспомнил его потому, что с Бинго случилось примерно то же самое. Какое-то время, по его словам, что-то гремело и кружилось; потом ремарки стали яснее, и он вывел, что эту самую Беллу надо любить и лелеять, улещать и умасливать, создавая атмосферу почтительного восхищения.

— Виноват, — сказал он. — Недоразумение, знаете ли. Представления не имел, что это — дар судьбы, творец бурундуков. Мне показалось, что она предлагает Дюма в роскошном переплете.

Увидев, что Перкис закрыл лицо руками, а также услышав слова «Все… конец…», он нежно похлопал хозяина по плечу и подбодрил его:

— Не горюйте! У вас есть я.

— Нет, — ответил хозяин. — Вы уволены. После чего удалился.

Оставшись один, Бинго стал думать. Думал он, главным образом, о том, что скажет жена.

Как вы знаете, брак его оказал бы честь Ромео и Джульетте. Жена молилась на него, он — на нее, и мы смело сравним их еще и с голубками. Однако любой голубок вам скажет, что голубка, при случае, поплюет на лапки и заедет в глаз. Бинго казалось, что случай этот близок. Миссис Бинго с немалым трудом устроила его на работу, и что-то подсказывало ему, что теперь, когда он все испортил по чистой глупости, ей это не понравится.

Словом, мы не удивимся, что тьма окутала его, и в ней мерцала лишь одна искорка — жена уехала к друзьям, в усадьбу, и объяснение откладывалось.

Чтобы отвлечься, он ринулся в омут наслаждений и дня через два, в гостях, зачаровал прелестную блондинку, которая оказалась Беллой Мэй Джобсон.

До сей поры ему казалось, что выход один — придумать хорошую, прочную, достоверную историю. Скажем так: Перкис не простил ему, что он не принял посетительницу, но посетительницы эти сплошь и рядом гладят редактора по коленке или поправляют им галстук, что претит его чистой душе. Может сойти. Может не сойти. Другого выхода не было.

Теперь выход возник. Когда я сказал, что он зачаровал блондинку, я употребил это слово в самом прямом смысле. Если Бинго в форме, равных ему нет. Что говорить, когда ко второму коктейлю Б.М. сообщила, как ей одиноко в большом и чужом городе, а Бинго обещал это исправить. Они обменялись телефонами и добрыми пожеланиями, и Бинго пошел домой, потирая руки.

Навряд ли надо объяснять, что хитрый Бинго хотел довести Б.М. до того состояния, когда она ни в чем не откажет. Тогда, сбросив личину, он сообщил бы ей, кто он, заключил договор, пошел к Перкису и спросил бы: «Ну, Перкис, что скажете?», а тот прижал бы его к сердцу.

Водил он Беллу Мэй в зоологический сад, в Тауэр, в музей мадам Тюссо, на пять утренних приемов, семь дневных и четыре вечерних. Преподнес он ей букет белого вереска, одиннадцать роз и надписанную фотографию. Уезжала она в пятницу, а накануне устраивала в отеле прием, который Бинго должен был украсить.

Приглашение он принял, уповая на то, что пересидит всех гостей, а потом, пока еще не ушло послеобеденное благодушие, выложит карты на стол. Успех обеспечен.

О том, что не все на свете просто, он догадался только тогда, когда пришла телеграмма «Возвращаюсь в среду».

При обычных обстоятельствах Бинго пел бы и плясал, а так — не выдавив ни единой ноты, задумчиво стоял на перроне.

— Ну-ну-ну-ну! — как можно сердечней воскликнул он, когда появилась Рози. — Я рад! Я счастлив! Я в полном восторге! Какой сюрприз, э? Вроде ты хотела побыть подольше…

Жена удивленно воззрилась на него.

— Что ты! — вскричала она. — Разве я пропущу нашу годовщину? Неужели ты забыл? Завтра три года с нашей свадьбы.

Бинго, подскочивший, как рыба на крючке, взял себя в руки.

— Кто, я? — возмутился он. — Ну, знаешь! Каждый день отмечал на календаре.

— Я тоже, — призналась жена. — О, Бинго, мы пойдем в тот ресторанчик у Чаринг-Кросс! Притворимся, что сейчас поженились.

Бинго нервно глотнул и крикнул:

— Потрясающе!

— Только сейчас нам гораздо лучше, — не унималась жена. — У тебя такая работа!

Бинго помычал.

— Как там дела?

— Прекрасно!

— Перкис тобой доволен?

— Еще бы!

Говорил он отрешенно, а наутро едва прикоснулся к яичнице. Выйдя из дома, он веселее не стал. Можно, думал он, забежать к этой Белле, но это не то, совсем не то. Там, в гостях, он был бы душой общества, пленил бы всех блеском ума, а потом, когда все ушли бы, покачиваясь от смеха, и растроганная хозяйка его благодарила, выложил бы карты на стол. А так, на бегу, — нет, не годится.

Зайдя в редакцию, он обхватил голову руками и долго думал, выжимая последнее из мозговых клеток. И вдохновение пришло. Он понял, что сделал бы Наполеон.