Антони Троллоп - Барчестерские башни

Города Барчестера нет на карте Англии, так же как нет на ней и Барсетшира — того графства, в котором развертывается действие романов Троллопа, принадлежащих к обширному циклу “Барсетширеких хроник” (1855—1867). Но за сто лет они успели так прочно войти в сознание многих поколений английских читателей, что воспринимаются как доподлинная реальность.

“Мистер Троллоп стал почти что национальным учреждением. Так велика его популярность, так свыклись с его героями его соотечественники, столь широко распространен интерес к его повестям, что они по необходимости входят в круг общезначимых понятий, употребительных в повседневном обиходе. Его характеры стали общественным достоянием”. Так писал о Троллопе журнал “Нейшнал ревью” в 1863 году. После того как был напечатан этот отзыв, литературному наследию Троллопа довелось испытать немало превратностей. Но в конце концов, оно не только выдержало проверку временем, но вступило даже за последние десятилетия в период настоящего “возрождения”. Не принадлежа к числу титанов английской литературы, Антони Троллоп (1815—1882) занял в ней прочное и почтенное место как “крупный писатель второго плана” (по определению одной из своих почитательниц, романистки Памелы Хэнсфорд Джонсон).

Тот день, когда немолодой чиновник почтового ведомства Антони Троллоп попал по служебным делам в городок Солсбери, знаменитый своим собором, оказался памятным днем не только в биографии самого Троллопа, но и в истории английского романа. Именно здесь, под впечатлением древнего готического собора и окружающих его старинных домов, тихих улочек и зеленых лужаек, осененных вековыми вязами, у Троллопа, как вспоминал он впоследствии в своей автобиографии, зародился замысел романа “Смотритель” из жизни духовенства провинциального соборного города Барчестера. За “Смотрителем” последовали “Барчестерские башни”, а затем — и другие романы из цикла “Барсетширские хроники”.

Любопытно, что в наше время, через сто лет после Троллопа, солсберийский собор дал повод к созданию замечательного произведения совсем другого рода. “Шпиль” (1962) Уильяма Голдинга — книга трагического пафоса, где историческое прошлое (создание собора) просматривается сквозь философскую аллегорию, обращенную к современности, и человеческая природа раскрывается в ее полярных противоречиях, героических взлетах и позорных падениях.

Вдохновение Троллопа окрашено совсем иным эмоциональным колоритом. Мир его “Барсетширских хроник” прочен, спокоен и освещен ровным и ясным солнечным светом здравого смысла. Если здесь и случаются бури, то это, по большей части, бури в стакане воды. Троллопа не занимают — в отличие от Голдинга — ни загадки средневекового зодчества, ни бездны человеческого духа, и драматизм его хроник по преимуществу проявляется в тонкой и иронической разработке комедии нравов. Зато в области автор “Барчестерских башен” — настоящий мастер.

А между тем Троллоп знал жизнь не только с казового ее конца. В “Автобиографии” он подробно описал свое невеселое детство и трудную молодость.

Отцу его, чудаку прожектеру, не везло во всех его начинаниях. Будучи адвокатом Канцлерского суда, он разогнал всех клиентов своим неуживчивым, брюзгливым нравом; потом вздумал завести образцовую ферму и окончательно разорился, беспомощно и неумело хозяйствуя на запущенной, заросшей сорняками земле. Последней, заветной его затеей было составление “Церковной энциклопедии”; он умер, так и не доведя до конца этот многотомный, никому не нужный труд.

Семья жила впроголодь. Из шести детей четверо умерли от туберкулеза: выжили только Антони и его старший брат. Отцовская ферма была расположена по соседству с известной привилегированной школой в Гарроу. Это дало возможность пристроить туда мальчика приходящим учеником почти бесплатно,— но ценою таких обид и унижений, о которых Антони Троллоп не мог вспомнить равнодушно даже пятьдесят лет спустя. Обтрепанный, забрызганный грязью, пропахший навозом, он чувствовал себя настоящим парией среди сынков знатных вельмож и крупных дельцов. “Оскорбления, которые мне приходилось сносить, не поддаются описанию,— вспоминал Троллоп.— Когда я оглядываюсь на прошлое, мне кажется, что все ополчились против меня,— и учителя и ученики. Меня не принимали ни в какие игры. И я ничему не учился — потому что меня ничему не учили”. Зато удары сыпались на него градом. На всю жизнь запомнилось Троллопу, как директор школы, доктор Батлер (тот самый, которого несколькими годами ранее высмеял в своих сатирических стихах учившийся в той же школе Байрон), остановил его однажды на улице и, “нахмурив чело, подобно Зевсу-громовержцу, грозно вопросил: возможно ли, что школа в Гарроу, к своему позору, числит среди своих учеников столь непристойно грязного мальчишку! О, что я перечувствовал в эту минуту! Но я не мог выразить своих чувств. Не сомневаюсь, что я был грязен; но полагаю, что он был жесток. Он должен был бы узнать меня, если бы увидел меня так, как видел обычно,— ведь он сек меня постоянно. Возможно, что он не узнал меня в лицо”.

Из этого “каждодневного чистилища” Троллопа спасла лишь предприимчивость его матери.

Если некоторые затеи миссис Троллоп и терпели фиаско, то все же она, несомненно, отличалась большей энергией и деловитостью, чем ее злополучный муж. Самым смелым из ее начинаний в школьные годы Антони была поездка в Америку, где она вознамерилась открыть “Базар” для торговли английскими галантерейными товарами. Эта коммерческая авантюра провалилась. Но за годы жизни в США Фрэнсис Троллоп — наблюдательная и вдумчивая путешественница — успела накопить достаточно материалов для книги “Домашний быт американцев” (1832). Ее остроумные и меткие характеристики вульгарности, делячества и мещанского убожества, которые поразили ее в США, снискали этой книге, кое в чем предварившей “Американские заметки” Диккенса, значительную популярность. Фрэнсис Троллоп, которой в эту пору было уже пятьдесят лет, уверовала в свои литературные способности и принялась писать роман за романом, выпустив до конца жизни сто четырнадцать томов! Ей не удалось приумножить своей славы; но она дала кров и хлеб умирающим детям и мужу и показала пример продуктивности своему сыну.

Впрочем, даже и в эту пору семейство Троллопов оставалось в самом бедственном положении. Выйдя из школы, девятнадцатилетний Антони оказался на распутье. Из Гарроу он не вынес никаких знаний,— всем, что он знал, он был обязан только самому себе. Жадное, хотя и беспорядочное чтение уже успело приохотить его к литературе.