Мигель Астуриас - Глаза погребённых

Останутся ли они, обнаженные, рядом?.. Останутся ли они, обнаженные, рядом?..

Обнаженная Малена, обнаженный он, и их топят в каком-то бассейне…

Ласки, пузыри, и… вскоре вода становится все более плотной, плотной, и вот они могут шевелить только головами, а тела стиснуты смирительными рубашками из ледяных стекол…

Нет, это невозможно! Ему ведь надо идти в алькальдию — повенчаться с ней после победы, теперь он мог прийти с открытым лицом, под своим именем — Хуан Пабло Мондрагон… Октавио Сансур… Табио Сан… Под каким из его имен? А лед сжимает тело, уже нельзя пошевелиться во льду…

Но если они и поженятся, хотя, по правде говоря, разве человек не женится навечно, присоединяясь к хору пар, испрашивающих по… топ… потоп!., потоп!., как единственное решение — потоп — чтобы быть свободным, чтобы раствориться в реке, в озере, в море, в океане… аэ… аэ… аэ…

Их головы… растопилось зеркало льда в потопе, они лишились тел, только головы остались, и головы эти ищут другие тела…

Это, это и то… — тело крестьянки для Росы Гавидиа!

Это, это и то… — тело усатого гусара для капитана-пехотинца Леона Каркамо!

А он?.. Это, это и… он…

Он без своего тела, только голова, меж них обоих, между крестьянкой и капитаном, будто третейский судья, но ведь это были не боксеры, а влюбленные, и надо было разлучить их — какой ужас! — чтобы не было других мужчин и женщин, рожденных для того, чтобы стать пушечным мясом или мясом для фабрик…

Он вырвал крестьянку из объятий капитана. Крестьянка, учительница и революционерка, вместе с ней он поднимется на порог нового дня…

Кто-то будил его. Он поспешно освобождался от пут сна, еще цеплявшегося за ресницы, задержавшегося в веках… сна, покрывавшего обрывки видений, как покрывают крестьяне землей нагие срубленные ветви фруктовых деревьев.

Флориндо расталкивал, будил его. Он встал с койки, сонный, не понимая, что с ним происходит, зевнул, потянулся, протер глаза. Сначала надо умыться. Он подошел к водоему под сенью огромного дерева агуакате и погрузил руки в воду — быстрее пройдет усталость, — затем набрал воды в ладони, плеснул в лицо, отфыркиваясь и бурча, как капризный ребенок.

Запах кофе. Свежестью пахнет полотенце. Было очень рано, но день уже обжигал, как тлеющий уголь.

Тишина, только шепот молчаливых кустарников под чистым-чистым небом и под высокими пальмами.

Они завтракали — им было приятно смотреть друг на друга. Флориндо приготовил кофе, развел в кипятке молочный порошок, выложил хлеб, масло, ветчину, а Табио Сан поставил на стол — собственно, на большой круглый камень — две чашки, сахар в бумажном пакете, соль в высохшей банановой шкурке и вытащил ложку и нож. Сан выглядел постаревшим, Флориндо словно высох в тропиках. Сан все время что-то теребил в руках, он явно нервничал и ерзал на маленькой скамеечке. Наконец он поведал Кею, что покоя ему не дает мысль о судьбе Малены. Искра появилась оттуда, откуда меньше всего ожидали, — от студентов и учителей, и потому ему пришлось покинуть столицу, надо было спешить, события развивались с необычайной быстротой, и он не смог увезти Малену из ее убежища. Что делать?..

Он спросил отрывисто, будто откусил фразу меловыми зубами. Воткнул в рот сигарету, но больше мял ее пальцами, чем курил.

Значит, и его и ее судьба ставится на одну карту: забастовка?

Флориндо считал, что нужно предупредить товарищей в столице. Сообщить им, в каких условиях находится Роса Гавидиа, — оторванная от людей, она может решиться на поступок, который поставит под удар ее жизнь. Да, но как предупредить их? Железнодорожники уже бастуют. Кто мог бы связаться с ней?

Кайэтано Дуэнде!..

Эта мысль мелькнула у Табио Сана. Совершенно неожиданно возникло в памяти имя старого кучера и болтуна вслед за именем Пополуки. Оба казались ему сейчас всемогущими. Однако оба они в Серропоме, и нет никаких вестей от них, как ничего ты не знаешь о тех камнях, что миновал где-то на дороге.

На попечении этих стариков — на расстоянии они представлялись ему чуть ли не божествами — была оставлена Малена, когда он скрывался в подземелье; тогда он не терял надежды, что найдет ее, но чего можно было ожидать нынче, когда она жила у Худаситы? Ведь Худасита уже совсем не может двигаться, даже по городу.

Флориндо стриг ногти, чтобы как-то убить время до прихода товарищей, и не подозревал, что «клик-клик» маленьких ножниц, кусавших, как серебристое насекомое, полулуниями острых челюстей, раздражало Сансура, действовало ему на нервы.

Кваканье лягушек, раздувшихся под жарким солнцем за день, — вытаращив глазища, они купались в прохладной росе, — тонуло в звонкой трескотне пичужек, в шуме ветра.

Сансур с силой потер рукой грудь, словно отдирая от себя что-то чужое, отгоняя видения ночи.

Клик!.. Клик!.. Флориндо продолжал подстригать ногти; зажав сигарету в уголке рта, он устремил взгляд вдаль, словно ожидая каких-то событий.

Сансур время от времени промокал лицо платком, как губкой. Начало уже положено, думал он, студенты и школьные учителя предъявили Зверю ультиматум, и если в течение двадцати четырех часов он не примет их требования или не ответит на ультиматум, начнется университетская забастовка… («Мальчишество!» — подумал Кей…) что эта забастовка будет означать?.. студенты-медики покинут госпитали и аудитории, студенты-правовики уйдут из судов и трибуналов, студенты инженерного факультета покинут министерства, студенты — химики и фармацевты бросят занятия в лабораториях министерства здравоохранения, акушеры оставят родильные дома, а самое главное — учителя прекратят работу в школах…

Да, положение складывалось так, что ему было необходимо выехать из столицы в Тикисате — занять свой боевой пост. Как только начнется забастовка в Бананере, ее должны поддержать здесь.

— Тс-с-с! — произнес Флориндо и тут же быстро встал, положил руку на пистолет и подошел к двери — его фигура четко вырисовывалась в прямоугольнике двери.

Шаги приближались. Кей настороженно замер в дверях, пока не узнал подошедшего. Это был Андрес Медина. Он пришел с новостями. И одна новость была подобна разорвавшейся бомбе. Зверь отменил конституционные гарантии, объявил осадное положение.

Сансур так и подскочил, а Кей принялся размышлять вслух:

— Отменил?.. Что?.. Гарантии?.. Какие гарантии, если их никогда не существовало!

— Ха-ха-ха!.. — рассмеялся Сан. — Начался последний акт, и мы — до сих пор простые зрители этого политического спектакля — должны подняться на сцену и действовать.

Обращаясь к Кею, он добавил:

— Эх ты, Фома неверующий, ведь молодежь всегда славилась своей активностью независимо от того, существовали или не существовали конституционные гарантии. Однако сейчас мы видим нечто настолько исключительное, что трудно в это поверить. Впервые за десять лет правления Зверь прибегнул к такому средству, которым пользуются лишь самые слабые правительства! Почему?.. Он понимает, что проиграл?