Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава. Книга вторая

Конюхи заметили какие-то фигуры, пересекающие шоссе. Люди эти бежали с той стороны сюда, к Коморову.

Станислав ткнул Игнаца в бок.

— Слышь, вроде как в штанах навыпуск. Цивильные, что ли?

— Да там весь день, похоже, цивильные стреляли, — шепнул в ответ Игнац.

— Была бы у меня винтовка, поглядел бы поближе.

— А может, на шоссе ее можно достать?

— Дурень! Там светло, как днем, всадят тебе в задницу — и дело с концом.

Миновав несколько деревьев, они очутились на середине аллеи, ведущей из Коморова к шоссе. Выстрелы стихли, слышно было только, как пробуют завести мотор.

— Машину им покалечили, — с радостью в голосе сказал Станислав.

Но в эту минуту Игнац, перебегая к следующему каштану, наткнулся в темноте на человека, тесно прижавшегося к стволу.

— А, язви тебя! — громко выругался Игнац. — Кто это тут?

— Тише, — прошептала прижавшаяся к каштану тень. — Тише. Немцы близко.

— А ты кто такой?

— Нас тут несколько человек. Мы подползали к самому их гнезду.

— Это ты с шоссе бежал?

— А что оставалось делать? Немцы, как учуяли нас, такой жизни дали, что ой-ой-ой! Патронов нет… Помогите мне…

— А что случилось?

— Там у самого шоссе человек лежит…

— Какой человек?

— Подстрелили его… Командир наш…

— Какой командир? Офицер?

— Он наш отряд сколотил. — Человек забыл об осторожности и заговорил громче. По тембру голоса Игнац понял, что тот еще очень молод. — Да разве, говорит, братцы, такое возможно? Чтобы так вот, без единого выстрела немца пропустить? Офицер!.. Офицеры — те сбежали. А это гражданских!… товарищ…

— Где он, этот товарищ? — послышался шепот. Рядом стояла женщина в накинутом платке.

— Ядвига? А ты откуда взялась? — спросил Игнац.

— А что? Только тебе, что ли, можно? Где этот гражданский?

— Лежит у самого шоссе. Я его в канаву стащил…

— А немцы?

— Все время по шоссе били. А в сторону не сворачивают. Боятся. У них там окоп. Мы было в них из пушки, да какое там…

Перебегая от дерева к дереву, они двигались к шоссе — Ядвига, Станислав, Игнац и незнакомец. Януш тем временем бросился в халате на постель.

«Пожалуй, не засну», — подумал он.

Ему показалось, что едва он припал головой к подушке, как его разбудили. Но, видимо, часа два он все-таки проспал — окно было синее, точно перед рассветом.

— Что тебе? — спросил он стоящую над ним Ядвигу, которая дергала его за рукав халата. — Что тебе нужно?

— Вставай, дядю принесли, — ответила она каким-то необычным голосом.

Януш подумал, что это еще сон.

— Вставай, дядю принесли, раненый он, тяжело ранен.

— Какого дядю? — вскочил Януш. — Ты что, не в себе?

— Это ты не в себе… Пошли!

И она потянула его в комнату позади сеней. На обеденном столе стояли три подсвечника разной высоты с горящими свечами. По другую сторону стола на диване лежал человек. Он был бледен. Светлые волосы копной, точно разворошенная солома, окружали его лоб. На нем была какая-то странная куртка, расстегнутая сверху. Януш перегнулся через стол и узнал его: перед ним лежал Янек Вевюрский.

Он выпрямился и с изумлением оглядел присутствующих. В изголовье стоял чернявый парень лет двадцати и плакал, как ребенок. Он даже не двигался, только слезы катились из глаз, словно из какого-то автомата. Был тут Игнац, еще какой-то незнакомый человек и жена Фибиха.

Пани Фибих взяла один подсвечник и громко сказала:

— Нельзя, чтобы три свечи горели.

При звуках этого голоса Янек открыл глаза. Мышинский наклонился к нему.

Янек долго, но осмысленно смотрел на него. Видно было, что в его мозгу совершается какая-то работа. Наконец он улыбнулся так мило и неопределенно, как впервые в жизни улыбаются двухнедельные младенцы. Как улыбалась Мальвинка. Потом пошевелил губами.

— Дорогой, — сказал он, — это я у тебя?

Вевюрский никогда не называл Януша по имени.

— Что случилось? Откуда ты? — вопросом на вопрос ответил хозяин.

— Подстрелили меня… дрянь дело… Лилек… Расскажи… я не могу.

Плачущий парень громко хлюпнул носом, точно втянул в себя все слезы.

— Мы вместе из тюрьмы шли, — сказал он, как-то вдруг подобравшись, — товарищ Янек и мы все. И тут… тут мы и собрались… Немец-то был уже перед нами… со стороны Варшавы…

Вевюрский приподнялся на локте и уже почти бессознательно уставился на Януша напряженным, вопрошающим взглядом.

— Да ведь как же такое можно допустить? — произнес он вдруг звучным, удивительно сильным голосом. — Немец уже от Варшавы идет? Нет, как это можно?.. Дорогой…

Стоящий над ним Лилек положил свои огромные ручищи на его плечи.

— Товарищ, ты не двигайся. Рана откроется.

Вевюрский обмяк.

— Эх… — прошептал он снова слабым голосом.

— Куда ему?

— В правое легкое. Две пули.

— Кровь идет?

— Как-то закупорилось.

Вевюрский снова приподнял веки. Зрачки у него были расширены и глаза стекленели, как бусины, — они казались сейчас совсем черными.

— Тут ведь так… — начал он быстро и не очень внятно, глотая слоги и обращаясь даже не к Янушу, а куда-то в пространство. — Тут ведь так, брат ты мой, нельзя. Это не наше дело — убегать. Пусть кто хочет бежит… А так нельзя… чтобы все бежали… чтобы все… Понимаешь, Януш? Ведь ты даже не знаешь…

И неожиданно осекся на половине фразы, на полуслове. Все как ножом обрезало — и речь этого человека и дыхание. А взгляд еще больше остекленел и застыл. Не было никакого перехода между жизнью и смертью.

— Янек! — воскликнул Мышинский. — Янек! — и схватил его за руку.

Подняв голову, он встретил устремленный на него вопросительный взгляд чернявого Лилека. Во взгляде этом еще была надежда. От утреннего холода у Януша начала дрожать челюсть, а тишина сделалась такая, что слышно было, как кровь Вевюрского стекает с дивана и капает на пол.

Пани Фибих подтолкнула словно окаменевшую Ядвигу.

— Преставились дядя-то, — сказала она громким шепотом.

— Прими, господи, душу его, — с чувством произнес Игнац и широко перекрестился.

Уже светало. На лице умершего заиграли падающие от окна розоватые блики. Януш склонился над ним и большими пальцами закрыл ему глаза. Делал он это впервые и даже удивился, что веки опустились с такой легкостью. Как будто ключ повернул в хорошо смазанном замке.

Неожиданно со двора донесся какой-то шум, какое-то движение. Кто-то быстро пробежал через сени — это оказался сынишка Игнаца.

— Немцы пришли!

Януш оторвал взгляд от лица покойного и оглядел присутствующих.

— В сад и оттуда — в лес, — бросил он чернявому Лилеку.

Товарищи Вевюрского не заставили себя ждать и выскочили через заднее крыльцо. Ядвига, стоя у окна, выходящего в сад, посмотрела им вслед, потом махнула рукой.