Мигель Астуриас - Ураган

— Я сосед землевладельцев, которых вчера арестовали и увезли сюда, — сказал он. — Я приехал попытаться помочь своим соседям. Вы, вероятно, выступаете обвинителем в этом деле.

— Благодарю вас за визит, но считаю долгом довести до вашего сведения, что мы никого не обвиняем. Единственное, что мы можем себе позволить, когда дело принимает слишком уж неприятный оборот, это попросить представителей печати информировать о происшедшем общественное мнение, которое, на наш взгляд, является лучшим судьей в подобных случаях. Вы, вероятно, видели, газеты полны сообщениями, комментариями, фотографиями, посвященными тем небольшим волнениям, которые не стоит называть даже восстанием, но которые правительство, ревностно поддерживающее порядок, учитывая тревогу, поднятую прессой, решило пресечь в самом зародыше, послав на место событий войска и арестовав главарей.

Мид поднялся, пожал руку адвокату Компании (бриллиантовая булавка сверкнула в английском шелковом галстуке адвоката) и вышел. Он решил отыскать редакцию какой-нибудь популярной газеты и за любую плату поместить разъяснение, рассказать правду о случившемся.

С грузовиков сбрасывали огромные рулоны бумаги, они падали на землю, сотрясая все вокруг, потом подъемные краны медленно поднимали рулоны над го- ловами любопытных… Мид добрался до редакции. «Стекло, дерево, далекий шум типографии, дремотный, как шорох дождя.

Его принял рябой, толстогубый журналист с испорченными зубами и умным взглядом. Мид объяснил цель своего прихода. Журналист начал было записывать, но вдруг остановился и заявил, что Миду лучше поговорить с директором.

С этими словами он исчез, но почти тотчас же вернулся и пригласил Мида в кабинет директора. Зеленые глаза Мида встретились со взглядом высокого человека с огромным животом и короткой шеей, редкими полуседыми волосами и кожей темной и пятнистой, как у гиены.

На фоне нескончаемого сонного гудения типографских станков где-то далеко, но ближе, чем станки, стучала пишущая машинка. Директор поздоровался с Мидом, сел, подписал ручкой с золотым пером какую-то бумагу. Потом нажал кнопку — тщательно отделанный полированный ноготь как бы слился с блестящей кнопкой слоновой кости. Наконец директор повернулся к Миду, попросил объяснить, в чем дело. Елейной проникновенностью речи он напоминал проповедникафранцисканца.

Послушал Мида пять минут. Потом все тем же мягким, убедительным тоном сказал, что в его газете принято за правило никогда не печатать опровержений, кроме тех случаев, когда это предписывается законом, тем более что в данном случае речь идет о событиях, происшедших у всех на глазах.

— Я готов заплатить, — сказал Мид и стал доставать бумажник из внутреннего кармана.

— Не в этом дело. Деньги тут не играют никакой роли.

— Мои деньги, хотели вы сказать.

— Я советовал бы вам понять сложившуюся ситуацию. Поместить ваш материал означало бы для нас выступить против «Тропикаль платанеры», которая постоянно публикует у нас свою рекламу. Однако вам, может быть, стоит обратиться в другие газеты. Не исключено, что какая-нибудь согласится опубликовать ваше разъяснение.

Но такой газеты не нашлось. Директора других газет отвечали совершенно то же самое, разве что не столь любезно и мягко.

В тот же вечер в бильярдной Американского клуба Лестер Мид встретил директора первой газеты, тот оказался человеком весьма широких интересов — в частности, жрецом дуплета от трех бортов.

— Удалось вам что-нибудь? — ласково спросил он Лестера Мида.

— Нет, сеньор, не нашлось такой газеты, где можно было бы рассказать правду о том, что случилось и как людей арестовали ни за что ни про что. Еще хуже то, что ваши газеты поддерживают обвинение, я узнал об этом в суде, где должен состояться процесс. Адвокат «Тропикаль платанеры» сказал мне, что газетные сообщения основаны на информации, полученной от Компании. Таким образом, информация заинтересованной стороны, пройдя через ваши редакции и типографии, превращается в доказательство фактов, которых вовсе не было.

— Давайте выпьем, — сказал директор. Кий в его руке подрагивал, как натянутая струна. — Эй, бармен, рюмку коньяку и стаканчик аперитива со льдом. А вам что, мистер Мид?

— Мятный ликер.

— Как вы любите?

— С битым льдом.

— Значит, «гугенот», — уточнил бармен.

— Мы просто делаем свое дело, вы считаете, что мы поступаем нехорошо, сказал директор, — вы идеалист…

— Я деловой человек, — прервал Лестер, — и вовсе не считаю, что вы и ваши коллеги поступаете нехорошо, делая свое дело. Нехорошо, на мой взгляд, совсем другое: ваша газета, более того, газеты всей страны уверяют, будто защищают интересы общества, на самом же деле было бы честнее прямо объявить, что они защищают интересы «Тропикаль платанеры».

— Те-те-те! И мы потеряли бы всякое влияние на читателей, лишились бы подписчиков.

— Вот это-то и плохо: пользоваться свободой для того, чтобы покончить с ней. Так поступают все… одни в большей степени… другие в меньшей… — Маленькими глотками Лестер Мид пил мятный ликер, зеленый, как его глаза. — Так поступают все в наших тропических странах. Пользуются свободой, чтобы покончить с ней.

— Так вы, что же, хотели бы как-то ограничить свободу?

— Не знаю, что вам сказать. Я англосакс, свобода печати мне дорога настолько, что я предпочитаю фальсификацию общественного мнения, которой занимаются ваши газеты, вовсе не свободные, но считающиеся и называемые свободными, любой попытке ввести какие-либо ограничения или цензуру.

Полузакрыв отекшие, с припухлыми веками глаза, журналист допивал свой коньяк. Когда он поднял руку, пиджак распахнулся, и Лестер увидел автоматический пистолет, засунутый за пояс.

Бастиансито Кохубуля и Хуана Лусеро судили за гражданское неподчинение, оскорбление властей и бродяжничество. Все это вместе судья определил словами «представляют угрозу обществу». Их обрили наголо, обрядили в классический арестантский костюм: полосатые штаны и рубаху.

Судья сказал Миду:

— У нас нет таких лабораторий, как в Объединенных Штатах (он имел в виду Соединенные Штаты Америки), чтобы определить точно, насколько велика опасность, которую представляют для общества подобные типы. В Штатах юридическая наука шагнула далеко вперед, не то что у нас — кодекс да кодекс, ни шагу без кодекса.

Чиновник в сине-лиловой форме появился в дверях. Увидев, что у шефа посетитель, он повернулся и хотел было уйти, но судья остановил его:

— Посмотрите-ка, дон Касимиро, там у вас в столе должно быть дело об этой заварушке на побережье. Таких вещей в Штатах не бывает, — прибавил он, обращаясь к Лестеру. — Не могу даже сказать вам, до чего совестно отправлять этих бедняг дробить камни, но если их не наказать, как того требует пресса, мы совсем вожжи упустим. Если ты беден, можешь биться головой об стенку сколько тебе угодно, но восставать — ни-ни, на то есть закон.