Мигель Астуриас - Ураган

Уокер достал высокие бокалы, длинные, стройные, как конская шея, украшенные забавными рисунками, налил дрожащей рукой солидную порцию виски, разбавил содовой, выжал лимон.

— Держи бокал. Погляди, какая здесь красотка нарисована, смуглая, ножки полненькие, груди торчком.

Тьюри Дэзин полюбовалась местной Венерой и принялась за виски. Отхлебнув немного, она протянула приятелю свой портсигар. Внутри на золотой крышке была изображена женщина, когда открывали портсигар, женщина, казалось, раздвигала ноги.

— Давай насыплем сюда немного табаку из сигареты, как будто волосики рыженькие.

— У меня табак черный.

— Ха-ха! Ха-ха! — Эрни Уокер хохотал так, что лед бился о стенки его бокала.

Он закинул голову, вытянул длинную шею и словно перелил огненную влагу из одного бокала в другой. Потом подсел к Тьюри Дэзин и, стараясь улыбаться повеселей, стал рассказывать, в какую попал переделку.

— Жена самого старого здешнего управляющего, молоденькая — он в третий раз женился, — на днях пришла ко мне и…

— Многоточие.

— Ее муж играет в карты с субботы до понедельника, а по праздникам, если уйдет из дому днем, так появляется дня через три, не раньше.

— Ты меня с ней познакомь.

— Я как раз об этом и думал, сбить мужа со следа, а то он изображает из себя Отелло. К тебе-то он ревновать не догадается, будет считать, что ты по- кровительствуешь его жене.

— Ну нет, дорогой. Меня уже не один управляющий пытался приспособить для охраны своей чести. То, что ты предлагаешь, пахнет сводничеством. А я, может быть, не так себя веду, как положено, но человек я прямой, и сводней быть мне не по вкусу. Всякая сводня — та же проститутка, только что остановилась на полпути.

— Но это еще не главная моя беда. Хуже вот что: дочка одного из здешних скоро родит и мне приписывают авторство. А это дело Карла Розе.

— Вот уж нет! Поищи кого-нибудь другого. Только не этого донжуана общипанного. Никто не поверит.

— Ну тогда, значит, Том.

— Можешь валить на кого хочешь, меня в это дело не путай.

— Том, я думаю, подойдет. Или еще кого подыскать? Надо поговорить с лавочником, он за деньги берет на себя отцовство. Опять же товары у него под рукой, всегда может подобрать подходящий подарок — утешить оскорбленного отца. Дерет он с нашего брата бешеные деньги, а папаши обиженных девиц довольствуются, между прочим, рисом, сахаром, консервами, ромом да духами.

— Выходит, лавочник помогает вам населять здешние места. У него, наверное, уже несметное число светловолосых детишек.

— Каждый изворачивается как может, лишь бы заработать. Ну а мы рано или поздно отсюда уедем.

— Ребятишки-то останутся.

— Не так уж много их останется. Климат прескверный, нищета, недоедание… Болезни тоже пожирают детей почем зря, у них зубки острые, всякая там корь, свинка, золотуха, скарлатина, ангина, коклюш… О знаменитых солитерах я уж и не говорю.

— Зеленый ад. Приезжают сюда люди, мужчины и женщины, и ведут себя как звери во время течки. Не то водка действует, не то климат, а может, эти самые параллельные линии, не знаю. Да, я тебе собиралась разобъяснить, что думает на этот счет Лестер Мид.

— Тогда я еще бокальчик тяпну. Хочешь?

— Нет, я утром пить не люблю. Я по ночам больше. И потом, мне это виски не нравится, очень уж пахучее. Послушай-ка теорию Мида о сексе, очень даже любопытно. Жизнь между параллельными линиями возбуждает в мужчинах страсть все к новым и новым женщинам, женщины тоже легко отдаются, охотно меняют любовников. Все до одной, любой расы, любого класса и уровня. А отчего? Оттого, что и мужчины и женщины чувствуют, что попали в клетку, и в отчаянии стараются забыться в волнах страсти, в любовной игре. Представь себе наши плантации, прямоугольные, две стороны длинные, две короткие, приделать только с четырех сторон решетки, и вот мы — звери в клетках, клетки стоят рядами, одна за другой, все клетки, клетки, клетки… до самого моря.

— Клетки, звери и укротители.

— Правильно, Лестер как раз и говорит, что мы — укротители, в руках у нас бич — трудовой договор, а на конце бича еще свинчатка привешена — пункт о праве Компании уволить любого рабочего…

— Ха-ха! Неужели он прав? Страшно! — Уокер опять осушил бокал, а Тьюри Дэзин снова зажгла сигарету. Уокер вытер губы салфеткой. — В самом деле, мы все сидим в клетке, — сказал он, — и я, и ты, и наши приятели. Задыхаемся, видим небо только сквозь железные прутья, а сломать эти прутья нельзя, потому что их нет… Опять проклятые параллельные линии! Страшно! Страшно! И убивают нас не тропики, не сельва, не болота с москитами, не лихорадка желтая или черная… нет! Мы болеем и умираем от ужаса. Мы — звери, вот и бегаем по своей клетке из угла в угол. Хуже, чем в аду. В аду ты тоже горишь, но там, наверное, нет такой безысходности, бессмыслицы… Мечешься, мечешься, все ждешь, ищешь, где же конец, а сам знаешь, что конца нет и не может быть никогда.

Налитыми кровью глазами Уокер медленно обвел гостиную. Над полкой с книгами висел портрет его матери, поблескивала рамка из чеканного серебра. Уокер взглянул на портрет, сказал отрывисто:

— Люди старого поколения — счастливые, потому что они… — Он поставил бокал на стол, весь съежился, поднял плечи. Его била дрожь.

— И думать нечего, все очень просто, — продолжила Тьюри Дэзин. — Они, как говорит Лестер Мид, устояли перед дьявольским соблазном. Отказались от богатства, от сказочных прибылей, от власти, которую дают деньги, от всего, о чем вещал дьявол с горы надежд. У них хватило на это мужества, честности. А мы только заслышим голос Искусителя, бежим со всех ног подписывать договор. Ну и попадаем в клетку.

— Но здесь и вправду можно сказочно разбогатеть. Цифры прибылей просто астрономические. Если, например, ребенок начнет считать, сколько приносят банановые плантации, причем считать сразу тысячами, он состарится, а до конца так и не досчитает.

— Ну, ты преувеличиваешь.

— А власть? Власть, Тьюри Дэзин? Для меня главное в соблазнах дьявола — это власть, а богатство — оно дает такую власть… Так что по мне Париж стоит обедни.

Тьюри Дэзин встала — пора уходить, она уже узнала, что было на вечеринке у Мидов. Уокер тоже встал, надел соломенную шляпу — он выйдет вместе с Тьюри.

— Я все равно уже опоздал в контору, — сказал он, запирая дверь. Пойду-ка похлопочу о ребенке, надо же найти ему папочку.

— Ты же нашел какого-то лавочника.

— Не так-то это просто, надо еще его уговорить, у него, видишь ли, угрызения.

— У всех угрызения. Но является Искуситель, и никто не в силах устоять.

Эрни Уокер, изрядно выпивший, появился в дверях лавки дядюшки Чичигуо [19], приемного отца целого выводка белокурых ребятишек. Эрни снял соломенную шляпу (волосы тотчас же упали на лоб) и произнес с заметным английским акцентом: