Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

На эту речь, произнесенную в замочную скважину, врач отвечал, что он (живописец) совершенно недостоин его внимания и совесть упрекает его только за один поступок, а именно за то, что он выбрал своим товарищем и дорожным спутником такого негодяя; что на него он смотрит сквозь призму добродушия и сострадания, каковые и побудили его дать Пелиту возможность набраться новых идей под непосредственным его руководством; но тот столь явно злоупотребил его добротой и снисходительностью, что теперь он решил отказаться от знакомства с ним и требует, чтобы Пелит ушел, иначе будет наказан пинками за свою дерзость.

Пелит был слишком взбешен, чтобы испугаться этой угрозы, на которую отвечал весьма язвительно, предлагая ему выйти и установить, кто из них лучше овладел искусством лягаться, после чего тотчас начал практиковаться на двери с такой энергией, что шум достиг ушей Пикля и его гувернера, которые, выйдя в коридор и застав его за этим занятием, осведомились, не забыл ли он ночных горшков Алоста, если разрешает себе совершать поступки, позволяющие вторично применить к нему подобное лечение.

Доктор, сообразив, что поблизости находятся люди, мгновенно распахнул дверь и бросился, как тигр, на своего противника, а потому к великому удовольствию нашего героя могла завязаться ожесточенная драка, если бы не Джолтер, который, подвергая опасности собственную особу, вмешался и, прибегнув не только к силе, но и к увещаниям, положил конец поединку, каковой едва успел начаться. Указав на неприличие столь грубой стычки на чужбине между двумя соотечественниками, он пожелал узнать причину их раздора и предложил свои услуги, чтобы достигнуть соглашения. Тогда и Перигрин, видя, что драка не состоялась, высказал такое же намерение; а так как живописец по причинам, вполне понятным, уклонился от объяснения, то враг его сообщил юноше о том, как возмутительно был он потревожен вследствие дерзкой назойливости Пелита, и подробно рассказал ему о своем видении, описанном выше. Арбитр признал, что такую обиду нельзя снести, и потребовал, чтобы преступник загладил свою вину. На это живописец отвечал, что, пожалуй, он согласился бы принести извинение, если бы врач выразил свое неудовольствие в форме, приличествующей джентльмену, но что истец лишил себя права требовать такой уступки, ибо грубо поносил его самого и его произведения; затем он присовокупил, что если бы он (живописец) склонен был ответить на клеветнические его нападки, то собственные произведения республиканца доставили бы обильный материал для насмешек и критики.

После долгих пререканий и уговоров мир был, наконец, заключен на том условии, что в будущем доктор никогда не упомянет о Клеопатре, если ему нечего сказать в похвалу ей, а Пелит, ввиду того, что был зачинщиком, зарисует видение врача, дабы оно было выгравировано и помещено в сборнике его од.

Наш путешественник, потерпев неудачу во всех своих попытках отыскать потерянную Аманду, уступил, наконец, увещаниям гувернера и дорожных спутников, которые, исключительно из любезности к нему, продлили свое пребывание здесь по крайней мере еще на шесть дней. Были наняты две почтовые кареты с тремя верховыми лошадьми, и поутру они выехали из Брюсселя, пообедали в Мехельне и около восьми часов вечера прибыли в славный город Антверпен. Во время этого путешествия Пелит пребывал в прекраснейшем расположении духа, окрыленный надеждой увидеть город, где родился Рубенс, к которому он относился с восторженной любовью. Он клялся, что радость, испытываемая им, равна радости мусульманина в последний день его пути в Мекку и что он почитает себя уроженцем Антверпена, будучи столь близко знаком с прославленным антверпенским гражданином, от которого, можно полагать, он ведет свое происхождение, ибо карандаш его с удивительной легкостью воспроизводит манеру этого великого человека, а физиономии его не хватает только усов и бороды для полного сходства с лицом сего фламандца. Он поведал им, что, гордясь этим сходством и желая сделать его еще более разительным, он однажды решил не касаться своего лица бритвой и упорствовал в этом намерении, несмотря на бесконечные упреки миссис Пелит, которая, будучи в ту пору беременной, находила вид его столь ужасным, что ежедневно опасалась выкидыша, и, наконец, открыто пригрозила ему освидетельствовать его умственные способности и ходатайствовать перед Канцлерским судом об учреждении опеки.

По этому поводу доктор заметил, что человек, который не может устоять перед назойливой женщиной, никогда не сделается великим; что живописцам и поэтам не следует иметь иных жен, кроме муз; если же они по воле фортуны обременены семьей, то пусть заботливо остерегаются той гибельной слабости, которую незаслуженно удостоили наименования «естественная привязанность», и не питают никакого уважения к нелепым обычаям света.

— Если бы вас на короткий срок признали сумасшедшим, — сказал он, — вы могли бы с честью выйти из испытания, предъявив такое произведение, которое подняло бы вас на высоту, не досягаемую для нареканий. Сам Софокл, сей знаменитый трагический поэт, прозванный за сладость своих стихов «melitta», сиречь «пчела», навлек на себя в старости такое же обвинение со стороны родных своих детей, которые, видя, как он пренебрегает делами семьи и всецело отдается поэзии, привели его к судье как человека, чей рассудок столь пострадал от преклонных лет, что отныне он уже неспособен управлять своим домом; тогда сей почтенный бард предъявил свою трагедию («ОEdipus epi Kolono» [44] «Эдип в Колоне» ( греч. ). ) — произведение, только что им законченное; оно было прочтено, после чего его не только не признали слабоумным, но отпустили, осыпав восторженными похвалами. Хотел бы я, чтобы ваша борода и усы получили признание столь же авторитетное. Впрочем, боюсь, как бы вы не очутились в положении тех учеников одного философа, которые пили декокт из семян тмина, дабы обрести такую же бледность, какою отличалось лицо их учителя, надеясь, что, изнурив себя, они сделаются такими же учеными, как их наставник.

Живописец, уязвленный этим сарказмом, отвечал:

— Или в положении тех знатоков искусства, которые, говоря по-гречески, поедая салякакабию и притворяясь, будто им являются видения, воображают, что равны древним талантами и гением.

Врач резко ответил на оскорбление, Пелит ему возразил, и спор продолжался до тех пор, пока они не въехали в ворота Антверпена, после чего поклонник Рубенса разразился восторженными возгласами, которые положили конец диспуту и привлекли внимание жителей, многие из коих пожимали плечами и показывали себе на лоб, лукаво намекая, что почитают бедного джентльмена помешанным.