Оноре Бальзак - Сельский священник

— Вот ваш сын, дитя мое!

Катрин увидела Бенжамена и задрожала, как в лихорадке.

— Бенжамен, — сказала г-жа Граслен, — обними свою мать.

— Мою мать?! — воскликнул пораженный Бенжамен. Он бросился на шею Катрин, а та сжала его в объятиях, не помня себя от счастья. Но мальчик вдруг вырвался и бросился вон из комнаты, крикнув на ходу:

— Бегу за ним!

Госпожа Граслен усадила Катрин, которая едва не лишилась чувств, и увидела г-на Бонне; она невольно покраснела, встретившись с проницательным взглядом своего духовника, словно читавшего в ее сердце.

— Надеюсь, господин кюре, — сказала она дрожащим голосом, — вы не замедлите обвенчать Катрин и Фаррабеша. Узнаете вы господина Бонне, дитя мое? Он расскажет вам, что после своего возвращения Фаррабеш вел себя, как честный человек, и заслужил уважение всей округи; теперь в Монтеньяке вас ждут почет и счастье. С божьей помощью вы заживете безбедно, потому что я сдам вам в аренду ферму. Фаррабеш снова получил гражданские права.

— Все это верно, дитя мое, — подтвердил кюре.

В этот момент появился Бенжамен, тащивший отца за руку. При виде Катрин и г-жи Граслен Фаррабеш побледнел и замер не в силах произнести ни слова. Он понял, как деятельно добра была одна и как страдала в разлуке другая. Вероника увела кюре, который, в свою очередь, собирался увести ее. Как только они отошли достаточно далеко, чтобы их не могли услышать, г-н Бонне пристально посмотрел на свою духовную дочь, и она, покраснев, с виноватым видом опустила глаза

— Вы позорите милосердие, — сказал он сурово.

— Но почему? — возразила она, поднимая голову.

— Милосердие настолько же выше любви, сударыня, — продолжал г-н Бонне, — насколько человечество выше одного человека. Все это сделано не от чистого сердца, не во имя одной лишь добродетели. С высот человечности вы упали до культа отдельного человека! Благодеяние, оказанное вами Фаррабешу и Катрин, таит в себе воспоминания и задние мысли, а потому не является заслугой в глазах господа. Вырвите сами из своего сердца жало, оставленное там духом зла. Не лишайте ценности свои деяния. Придете ли вы, наконец, к святому неведению творимого вами добра? Только в нем высшая награда человеческих поступков.

Госпожа Граслен отвернулась и отерла слезы, которые показали кюре, что он коснулся кровоточащей раны в ее сердце. В это время подошли Фаррабеш, Катрин и Бенжамен, чтобы поблагодарить свою благодетельницу, но она знаком велела им удалиться и оставить ее наедине с г-ном Бонне.

— Видите, как я всех огорчила, — сказала она, указав на их опечаленные лица, и кюре, послушавшись своего доброго сердца, знаком велел им вернуться.

— Будьте счастливы, — сказала тогда Вероника. — Вот указ, который возвращает вам гражданские права и избавляет от всех унизительных формальностей, — добавила она, протягивая Фаррабешу бумагу, которую держала в руке.

Фаррабеш почтительно поцеловал Веронике руку и посмотрел на нее долгим взглядом, нежным и покорным, спокойным и беспредельно преданным, как взгляд верного пса.

— Жак много страдал, сударыня, — сказала Катрин, и улыбка засветилась в ее прекрасных глазах. — Но я надеюсь дать ему теперь столько счастья, сколько было у него горя. Ведь что бы он ни сделал, он не дурной человек.

Госпожа Граслен отвернулась, сердце ее разрывалось при виде этой счастливой семьи. Г-н Бонне оставил ее и направился в церковь, куда вслед за ним пошла и она, тяжело опираясь на руку Гростета.

После завтрака все отправились посмотреть на открытие работ. Пришли туда и деревенские старики. С высокого склона, по которому поднималась дорога в замок, г-н Гростет, г-н Бонне и стоявшая между ними Вероника могли наблюдать расположение будущих четырех дорог, вдоль которых были сложены собранные камни. Пятеро землекопов, выбрасывая годную землю на края поля, расчищали дорогу шириной в восемнадцать футов. По обе стороны дороги четыре человека копали канавы и тоже выбрасывали землю на поле, возводя длинные насыпи. Позади шли два человека, и по мере того, как продвигалась насыпь, рыли в ней ямы и сажали деревья. На каждом участке тридцать трудоспособных бедняков, двадцать женщин и сорок девушек или детей собирали камни, которые рабочие укладывали вдоль насыпи так, чтобы видно было, сколько камней собрала каждая группа. Таким образом, все работы шли одновременно, и усердные, умелые рабочие быстро справлялись с делом. Гростет обещал г-же Граслен прислать молодые деревья и попросил о том же своих друзей. Питомников замка, разумеется, было недостаточно для таких обширных посадок. В конце дня, незадолго до торжественного обеда в замке, Фаррабеш попросил г-жу Граслен уделить ему несколько минут.

— Сударыня, — сказал он, придя к ней вместе с Катрин, — вы были так добры, что обещали мне дать в аренду ферму возле замка. Оказывая мне эту милость, вы хотели дать мне возможность разбогатеть. Но у Катрин есть некоторые соображения насчет нашего будущего, которые я позволю себе изложить перед вами. Если я разбогатею, найдутся завистники, пойдут разговоры, я начну опасаться неприятностей, и Катрин никогда не будет спокойна. В общем, нам лучше жить подальше от людей. Поэтому я хочу просить вас дать нам для фермы участок, расположенный в устье Габу, на общинных землях, и к нему клочок леса на обратном склоне Живой скалы. В июле у вас там будет много рабочих, и они без труда построят ферму, выбрав удобное место повыше. Там мы будем счастливы. Я вызову к себе Гепена. Мой освобожденный каторжник будет работать, как лошадь; глядишь, мы и женим его. Сынишка наш тоже не бездельник. Никто не станет подглядывать за нами, мы возделаем этот заброшенный уголок, и я сил не пожалею, чтобы у вас там была знатная ферма. К тому же для большой фермы я могу предложить вам в арендаторы кузена Катрин, у него есть деньги, и он лучше, чем я, справится с такой махиной. Если даст бог, ваше предприятие закончится успешно, то через пять лет у вас будет пять-шесть тысяч голов рогатого скота или лошадей, да и равнина вся будет распахана — тогда, конечно, понадобится умная голова, чтобы во всем разобраться.

Госпожа Граслен согласилась на просьбу Фаррабеша, отдав справедливость его здравому смыслу.

После начала работ в равнине г-жа Граслен зажила размеренной жизнью сельских жителей. Утром она ходила к мессе, занималась воспитанием сына, которого обожала, и обходила работы. После обеда она принимала своих монтеньякских друзей в маленькой гостиной, расположенной на втором этаже павильона часов. Она научила Рубо, Клузье и кюре играть в вист, которым увлекался Жерар. В девять часов, закончив партию, все расходились по домам. Единственными событиями этой тихой жизни были успехи той или иной части большого дела.