Владимир Набоков - Ада, или Эротиада

Прелюбопытное занятие — пытаться определить природу предмета, чей состав иллюзорен. И все же я верю, что читатель мой, который, хмуря лоб, читает эти строки (но хотя бы про завтрак позабыл!), согласится со мной, что нет ничего прекрасней одинокой мысли; а одинокая мысль всегда движется неспешно или — используя менее древнюю аналогию — катит, скажем, в чуткой, восхитительно устойчивой греческой колеснице, при каждом повороте альпийского шоссе демонстрирующей кроткий нрав и надежную упругость.

Прежде чем мы двинемся дальше, надо бы вскрыть два заблуждения. Первое состоит в смешении временных элементов с пространственными. Пространство уже было уличено в самозванстве в настоящих записках (которые набрасываются в обозначившийся перерыв посреди этой жизненно важной поездки); суд над ним еще впереди, на дальнейшем этапе наших исследований. Второй неприемлемый момент — это исстари укоренившаяся в нашей речи привычка. Для нас Время — некий поток, никоим образом не схожий со стремительным горным каскадом, белопенным на фоне черной скалы, или же с мутной широкой рекой посреди долины ветров, хотя и поток, текущий исключительно сквозь наши хронографические ландшафты. Мы так свыклись с этим мифическим действом, так усердствуем в разжижении каждого жизненного глотка, что вот уж и о Времени иначе как о физическом движении толковать не можем. По сути говоря, несомненно, представление о его движении взято из многих природных, по крайней мере знакомых, источников — врожденное ощущение телом тока крови, извечное головокружение при виде возникающих на небе звезд и, разумеется, наши методы измерения: например, ползущая тень-столбик солнечных часов, струйка часов песочных, шаг секундной стрелки — и тут мы возвращаемся в Пространство. Обратите внимание на обрамление и на резервуары. Сама мысль о том, что Время «течет», причем таким же естественным образом, как яблоко падает на садовый столик, предполагает, что оно втекает в и протекает через что-то, и если это «что-то» считать Пространством, тогда ничего, кроме метафорического стекания по измерительной линейке, у нас не остается.

Но остерегайся, animemeus, витиеватых марселей модного искусства; избегай Прустова ложа и assassin pun, каламбура-убийцы (по сути самоубийцы — что знатоки своего Верлена непременно отметят).

Теперь мы готовы приняться за Пространство. Без колебаний отвергаем искусственную концепцию времени, предложенную релятивистской литературой: время, зараженное пространством, опаразитированное пространством, пространство-время. Каждый, это дело вкуса, может предположить, что Пространство есть оборотная сторона Времени или плоть Времени, или что Пространство наполнено Временем, а также наоборот, или в некотором необычном смысле Пространство — лишь отработанный продукт Времени, прямо-таки его труп, и что в конечном, весьма и весьма отдаленном счете Время и есть Пространство; подобные домыслы могут быть занимательны для молодых; но никто не убедит меня, что движение материи (скажем, стрелки) по вырезанному отрезку Пространства (скажем, циферблату) по природе своей идентично с «прохождением» времени. Движение материи всего лишь охватывает протяженность другой осязаемой материи, которой оно и измеряется, однако не скажет нам ничего о действительной структуре неосязаемого Времени. Аналогично и градуированная рулетка, пусть бесконечно длинная, не являет собой само Пространство, как не может наиточнейший курвиметр воспроизвести дорогу, видимую мной — черным дождевым зеркалом под вращающимися колесами, слышимую — ее липучим шуршанием, обоняемую — ее ночной альпийской июльской влажностью, осязаемую на ощупь — ее гладкой монолитностью. Мы, бедные Пространствожители, в своей трехмерной Lacrimaval Долине Слез лучше ориентируемся в Протяженности, чем в Длительности: наше тело обладает завидной способностью вытягиваться так, как никакому усилию воли не вытянуться за воспоминанием. Я не могу запомнить (хотя лишь вчера тщился разложить на мнемонические составляющие) номер новой своей машины, но я чувствую асфальт передними шинами так, будто они части моего тела. Хотя само Пространство — некое место, где вершится движение, — это то, чего постичь я (как и Время) не могу. Плазма, в которой заключена организованная материя, — сгусток Пространственной плазмы. Мы можем измерять глобулы материи, расстояния между ними, но Пространственная плазма как таковая — неисчислима.

Мы меряем Время (бегом секундной стрелки, вздрагиваниями минутной — с одной яркой отметки на другую) терминами Пространства (не ведая природы ни того ни другого), однако просчитывания Пространства не всегда требуют Времени — или хотя бы требуют времени не больше, чем содержится во впадинке отметки «сейчас» пространственного настоящего. Осязаемое обладание частицей пространства длится практически миг, когда, скажем, глаз опытного водителя ловит дорожный символ — чернота пасти с изгибом арки над ней внутри красного треугольника (едва зафиксируется зрением, слияние цвета и формы опознается «мгновенно» как дорожный туннель) или что-нибудь менее существенное, например восхитительный Венерин знак ♀, который можно превратно истолковать как разрешение шлюшкам большим пальцем останавливать машины, на самом же деле знак сообщает верующим или туристам, что впереди река, а в ней отражается церквушка. Предлагаю ввести корректорский знак ¶ для любителей почитать за рулем.

Пространство связано с нашими зрительными, осязательными и мышечными усилиями; Время отдаленно имеет отношение к слуху (по-прежнему глухой воспримет сам «ход» времени несравнимо лучше, чем слепой и безрукий само понятие «ход»). «Пространство — мельтешение в глазах, а Время — это пение, звучащее в ушах» {168} — как сказал современный поэт Джон Шейд, цитируемый вымышленным философом («Мартэн Гардинэ» {169} ) в «Двуликой вселенной», с. 165. Едва месье Бергсон берется за своих ножницы, Пространство колышась устремляется к земле, Время же застывает между мыслителем и его большим пальцем. Пространство раскладывает свои яйца по гнездам Времени: сюда «до», туда «после» — а вот и рябой выводок «мировых точек» Минковского. Органически проще измерить мысленно отрезок Пространства, чем отрезок Времени. Должно быть, понятие Пространства определилось раньше понятия Времени (Гюйо {170} в Уитроу). Неразличимая пустота (Локк) бесконечного пространства мысленно (а иначе ее себе и представить нельзя) отличима от яйцевидной «невидности» Времени. Пространство вскормлено иррациональными числами, Время невозможно свести к птичкам-радикалам на аспидной доске. Одна и та же доля Пространства мухе, возможно, покажется огромней, чем С. Александеру, но миг для него — вовсе не «часы» для мухи, ведь истинная муха ни за что не станет ждать, пока ее прихлопнут. Я не могу представить себе Пространство без Времени, но прекрасно могу представить себе Время без Пространства. «Пространство-Время» — чудовищный гибрид, где даже дефис кажется неуместным. Можно ненавидеть Пространство и любить Время.