Осаму Дадзай - Припадаю к вашим стопам...

Я смотрел на Него и вдруг почувствовал, что рыдания подступают к горлу. Мне захотелось обнять Его и заплакать вместе с Ним:

«Мне жаль Тебя! Разве заслуживаешь Ты этой кары? Ты всегда был так добр, так справедлив. Всегда был на стороне бедняков. Ты и вправду Сын Божий. Я знаю это. Прости меня. Ведь я хочу продать Тебя и эти два дня только жду удобного случая. По теперь, теперь я ненавижу себя за это. Продать Тебя — и как мне только в голову могла прийти такая ужасная мысль! Успокойся. Пусть даже придут сюда пятьсот служителей и тысяча воинов, им не позволят коснуться Тебя пальцем. Тебя сейчас выслеживают. Будь осторожен. Надо немедленно бежать отсюда. Подойди, Петр, подойди, Иаков, и ты, Иоанн, тоже, все подойдите. Защитим нашего доброго Господина, пусть живет Он до глубокой старости».

Я так и не смог произнести вслух эти слова любви, рвавшиеся из моего сердца и обжигавшие губы. Возвышенное чуни во, что-то вроде вдохновения, охватило меня в тот миг, ничего подобного мне еще не приходилось испытывать. Светлые слезы мольбы о прощении заструились по моим щекам. А Он уже омывал и мои ноги, старательно, неторопливо и ласково отирал их полотенцем, которым был препоясан. О, какое чувство охватило меня тогда! Да, именно в ту минуту мне, может быть, и довелось увидеть Царствие Божие.

Вслед за моими омыл Он ноги Филиппа, Андрея, потом подо шел к Петру. Да, именно в таком порядке. А Петр, этот дурак, у которого что на уме, то и на языке, не смог сдержать своего недоумения и спросил, недовольно повысив голос:

«Господи, Тебе ли умывать мои ноги?» А Он тихо сказал ему в ответ: «Что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после», — и опустился на корточки у ног Петра. Но этот болван еще больше заупрямился: «Не умоешь ног моих вовек. Я недостоин того, чтобы умывал Ты ноги мои», — и спрятал ноги иод себя. Тогда Он, немного повысив голос, сказал решительно и довольно настойчиво: «Если не умою тебя, не имеешь части со Мною».

Испугавшись, Петр склонился перед Ним и взмолился: «Господи! Не только ноги мои, но и руки и голову».

Услышав эти слова, я прыснул со смеху, другие ученики тоже заулыбались, и показалось, что в комнате на минуту стало светлее Он тоже улыбнулся и сказал: «О Петр, омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь. И ты, и Иаков, и Иоанн уже чисты, но...», — тут Он выпрямился, и лицо Его страдальчески исказилось, словно мучительная боль пронзила внезапно сердце. Он закрыл глаза: «Надо, чтобы все были чистыми».

Ужас охватил меня. Попался! Это обо мне Он говорит! Он видит меня насквозь, и от Него не укрылись темные мысли, обуревавшие меня еще за минуту до этого. Он разгадал меня и знает, что я замыслил продать Его. Впрочем, может быть, я и ошибался. Конечно же, ошибался. Ведь я уже стал чистым, и душа моя изменилась.

А-а, но Он-то не знает об этом, не знает.

«Нет, нет, ты ошибаешься!» Мое слабое раболепное сердце проглотило этот вопль, подступавший к самому горлу, так же легко и естественно, как проглатывают слюну. Я не смог сказать этого. Ничего не смог сказать. Во мне зашевелилось слабодушное сомнение: может быть, я все-таки так и не стал чистым?И эта низкая мысль в одно мгновение разрослась, уродливая и темная, и наперекор ей взорвалась, извергая пламя, неистовая ярость.

«Нет, так нельзя. Это никуда не годится, — подумал я. — Он же ненавидит меня всей душой. Я должен продать Его, должен! Он умрет. И вместе с Ним умру я». Прежнее решение опять вернулось ко мне, и теперь уже безвозвратно — я стал злым пухом мести.

А Он надел одежду свою и спокойно возлег опять, будто и не заметив смятения, за какую-то минуту перевернувшего мою душу, потом, побледнев, тоскливо сказал:

«Знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня учителем и Господом — и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать моги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтоб и вы делали то же, что Я сделал вам. Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете».

И Он смиренно начал вкушать выставленное угощение и вдруг опустил голову и сказал голосом, больше похожим на стон или рыдание:

«Один из вас предаст Меня».

Тут все ученики зашумели, повскакали с мест и бросились к Нему, восклицая: «Не я ли, Господи, не я ли, Господи», а Он покачал головой тихо, словно умирающий, и сказал неожиданно отчетливо:

«Тот, кому Я, обмакнув, кусок хлеба подам. Горе тому человеку. Лучше было бы ему не родиться».

И, обмакнув кусок, Он, безошибочно протянув руку, прижал его к моему рту.

И тут ко мне вернулась былая решимость. Мне даже не было стыдно, нет, скорее, я испытывал ненависть к Нему, ненависть к Его запоздалому гневу. Да, вот так выставить меня на посмешище перед учениками — на Него это похоже.

Огонь и вода! Судьбы, которым не суждено слиться воедино, — мот что было между нами. Кинуть мне кусок хлеба, словно собаке, — вот она, единственная месть, на которую Он способен. Ха-ха-ха. Глупец!

Он сказал мне: «Что делаешь, делай скорее!» Я сразу же выскочил из трактира, долго бежал по темной дороге, и вот я здесь, перед вами.

Не останьтесь равнодушными к моей просьбе! Накажите Его! Как хотите, но только накажите! Можете, поймав, бить Его палкой, раздеть догола, убить. Я больше не могу терпеть, не могу! Я ненавижу Его! Он ужасный человек. Он так мучил меня. Негодяй!

Он сейчас в Гефсиманском саду за речкой Кедрон. Вечеря окончена, и Он вышел вместе с учениками, чтобы помолиться.

Рядом с Ним больше никого нет. Сейчас Его можно схватить очень легко.

А, какая-то пташка расшумелась, до чего же назойливая!

Почему это сегодня ночью мне все время лезут в уши птичьи голоса?

Когда я бежал сюда лесом, там тоже все кричала какая-то птаха: питику, питику...

А ведь говорят, что птицы редко поют ночью.

Мне даже стало интересно, как она выглядит, какое-то детское любопытство одолело, я остановился, вытянул шею и стал всматриваться в ветки...

Впрочем, все это никому не интересно. Простите...

У вас все готово?

О, как это приятно слышать, как хорошо!

Сегодняшняя ночь — последняя в моей жизни.

Только смотрите внимательно, прошу вас. Я буду стоять рядом с Ним, плечом к плечу. Я специально так стану, чтобы показать Его вам.

Что вы сказали?

Нет, я не боюсь. Да и не слуга я Ему вовсе! Мы с Ним одного возраста. Приятные молодые люди, да...

А-а, как тягостен голос этой птицы... Надоедливо лезет и уши. И чего это птицы так расшумелись сегодня? Питику, питику... О чем это они?

Что это?.. Деньги? Вы мне их даете?

Ну да, мне. Надо же... Ха-ха-ха!..

Нет, не нужно. Уберите их, ведь Его же еще не поймали. Я ведь совсем не из-за денег пришел. Уберите их.