Грэм Грин - Ценой потери

— А почему бы нам не пойти ко мне? — спросил Куэрри. — У меня виски.

— Я сегодня пощусь, — сказал отец Тома. — Пожалуйста, берите стул. А я сяду на кровать.

Огненный язычок свечки тянулся ровно вверх, точно карандаш, сужаясь к коптящему кончику.

— Я надеюсь, вы всем у нас довольны? — сказал отец Тома.

— Ко мне здесь очень хорошо относятся.

— С тех пор как я приехал сюда, вы первый обосновались в лепрозории надолго.

— Вот как?

Длинный узкий нос отца Тома как-то странно загибался в сторону — точно он принюхивался к еле уловимому запаху.

— Здесь требуется время, чтобы обжиться, — Он рассмеялся нервным смешком. — Я, кажется, все еще не обжился.

— Я вас понимаю, — машинально проговорил Куэрри за неимением лучшего ответа, но для отца Тома бром этой ничего не значащей фразы был как глоток вина.

— Да, вы все понимаете. Мне, иной раз кажется, что миряне обладают большим пониманием, чем священники. И зачастую, — добавил он, — и большей верой.

— Вот уж чего про меня не скажешь! — ответил Куэрри.

— Я ни с кем этим не делился, — проговорил отец Тома таким тоном, точно вручал Куэрри какую-то драгоценность, делая его на веки вечные своим должником. — После окончания семинарии я часто думал, что меня может спасти только мученичество… конечно, если смерть придет ко мне до того, как я потеряю последние крохи веры.

— Да вот не приходит она, — сказал Куэрри.

— Я хотел поехать в Китай, но меня туда не пустили.

— Ваша работа нужна здесь, наверно, не меньше, чем там, — Куэрри сдавал свои ответы быстро и машинально, точно карты.

— Обучать грамоте? — Отец Тома подвинулся на кровати, и складка полога от москитов, скользнув вниз, закрыла ему лицо, как подвенечная фата или сетка пчеловода. Он откинул ее, но она опять сползла вниз, точно неодушевленные предметы тоже умеют выбирать самые подходящие минуты, чтобы помучить человека.

— Ну что ж, пора спать, — сказал Куэрри.

— Вы извините меня. Я вас задерживаю. Надоедаю вам.

— Нет, нисколько, — сказал Куэрри. — К тому же у меня бессонница.

— Вот как? Это все жара. Я сплю четыре-пять часов в сутки, не больше.

— Могу предложить вам снотворное.

— Нет, нет, благодарю вас. Надо приучаться и без них. Ведь я послан сюда Господом.

— Но вы же добровольно приехали?

— Да, конечно, но не будь на то его воли…

— Может, и на то будет его воля, чтобы вы приняли таблетку нембутала? Я принесу.

— Нет, мне будет лучше, если я просто поговорю с вами. Ведь там у нас не поговоришь — о серьезных вещах. Может быть, я отрываю вас от работы?

— Я при свечах не работаю.

— Я вас скоро отпущу, — сказал отец Тома, слабо улыбнувшись, и замолчал. Пусть джунгли подступают к самому порогу, в кои-то веки он не один! Куэрри сидел, зажав руки между колен, и ждал. Вокруг огонька свечки с жужжаньем вился москит. Опасное желание выговориться росло в отце Тома, точно напор сладострастия. Он сказал:

— Если бы вы знали, как иной раз бывает нужно поговорить с верующим, чтобы укрепить веру в самом себе.

Куэрри сказал:

— Для этого у нас есть отцы миссионеры.

— Мы говорим между собой только о динамо-машине и о наших школах, — сказал он. — Мне иногда кажется, что, если я здесь останусь, вере моей придет конец. Вы меня понимаете?

— Да, понимаю. Но, по-моему, об этом вам следует побеседовать с вашим духовником, а не со мной.

— Део Грациас говорил с вами? Говорил?

— Да. Немножко.

— У вас дар вызывать людей на откровенность. Рикэр…

— Помилуй Бог! — Куэрри беспокойно заерзал на жестком стуле. — То, что я мог бы вам сказать, не спасет вас. Можете положиться на мое слово. Я… я неверующий.

— Вы само смирение! — сказал отец Тома. — Мы все это заметили.

— Если бы вы знали меру моей гордыни…

— Гордыня, которая строит церкви и больницы, не так уж плоха.

— Не делайте из меня контрфорса вашей веры, отец. Я окажусь самой ненадежной ее точкой. Мне не хочется еще больше нарушать ваш душевный покой, но… у меня ничего для вас нет… ничего. Я даже никогда не назвал бы себя католиком, разве только если бы попал в армию или в тюрьму. Я католик по анкетным данным, вот и все.

— Нас обоих одолевают сомнения, — сказал отец Тома. — И, может, у меня их больше, чем у вас. Они приходят ко мне даже в алтаре, когда я держу Святые дары вот этими руками.

— Я давно покончил со всякими сомнениями. Если говорить начистоту, отец, я не верю в Бога. Совсем не верю. Я разделался с верой… как с женщинами. У меня нет ни малейшего желания обращать в неверие других и вообще нарушать чей-то покой. Я предпочел бы держать рот на замке, если вы только дадите мне такую возможность.

— Вы даже не представляете себе, сколько мне дала беседа с вами! — взволнованно сказал отец Тома. — Здесь нет никого, с кем я мог бы поговорить. А ведь иной раз как бывает нужен человек, страдающий тем же, что и ты сам!

— Но вы меня не поняли, отец.

— Неужели вы сами не чувствуете, что, может быть, Господь осенил вас своей милостью в пустыне? Может быть, вы идете по стопам Иоанна Крестителя в noche oscura [30] Темную ночь (исп.). ?

— Как вы далеки от истины! — сказал Куэрри, то ли возмущенно, то ли в полном недоумении разводя руками.

— Я за вами наблюдал, — сказал отец Тома. — Я умею судить о людях по их поступкам.

Он наклонился всем телом вперед, так что его лицо приблизилось к лицу Куэрри, и Куэрри уловил запах гвоздичного масла, которое отец Тома употреблял против москитов.

— Впервые со дня приезда сюда я чувствую, что могу принести кому-то пользу. Когда у вас возникнет потребность в исповеди, помните, что я здесь, с вами.

— Если мне и придется когда-нибудь исповедоваться, — сказал Куэрри, — то разве лишь на допросе у судьи.

— Ха-ха! — Отец Тома подхватил шутку на лету и сунул ее за пазуху сутаны, точно мячик, конфискованный у школьника. Он сказал: — Вот вы говорите — сомнения. У меня они тоже есть, уверяю вас. А что, если мы с вами вспомним философскую аргументацию? Это нам поможет.

— Мне, отец, ничто не поможет. Такую аргументацию разобьет в пух и прах любой шестнадцатилетний школяр. Да и вообще я ни в какой помощи не нуждаюсь. Простите меня за резкость, но я не хочу верить, отец. Я вылечился.

— Тогда почему же в вас, как ни в ком другом, я черпаю самую суть веры?

— Это ваше собственное вероощущение, отец. Вы ищете веру и, видимо, обретаете ее. А я не ищу. Все то, что я постиг когда-то, а потом утерял, мне больше не нужно. Если бы вера была деревом и оно росло бы в конце вот этой улицы, клянусь вам, я бы шагу по ней не ступил. Мне не хочется оскорблять ваши чувства, отец. Будь я в силах помочь вам, я бы помог. Сомнения причиняют вам боль, но ведь это она, вера, болит в вас, и я желаю вам победы над самим собой.