Густав Морцинек - Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

А в другой раз ночью в чулан прокрался газда в одной рубашке, и случилось то, что должно было случиться. Газда разбудил меня и сказал:

— Ступай, сынок, на сеновал!

Ну, я ушел, зная, что с газдой шутки плохи. Все-таки я стал под дверью чулана и слушал, что там происходит. А происходили там вещи непонятные, но я сразу смекнул, что газда прядет с Евкой нити зла, как когда-то сказал патер Моесцик. Тут я подумал — плохо дело, надо помешать греху, иначе для газды и Евки ад обеспечен. И я побежал к жене газды. Разбудил ее и рассказал, что газда прядет с Евкой нити зла.

— Где? — спросила заспанная, растрепанная хозяйка.

— В чулане.

— Вот сволочь! — заорала она. Вскочила с кровати и, как была в одной сорочке, выбежала в сени, схватила метлу и кинулась в чулан. Святая Мария, что потом творилось… Шум, вопли, проклятия, крики, адский грохот, вой, сто чертей, тысячи чертей!.. Я испугался, шмыгнул на сеновал и зарылся в соломе.

Утром я решил не попадаться газде на глаза и, крадучись, побежал в школу; в школе все было спокойно до тех пор, пока кто-то из ребят не крикнул, что пчелы роятся.

— Мать честная, — запричитал в испуге пан учитель. — Иоахимек, на крышу! — И помчался ловить взбунтовавшихся пчел.

С крыши я видел, как он носится в пожарном шлеме с проволочным забралом, как коптит кадильницей, как бегает за пчелами, как они улетают от него в лес, а ребята в классе устроили дикий ералаш — рычали и дрались пеналами.

А я — ничего. Сидел на крыше, грелся на солнышке и размышлял о своем житье-бытье. Время от времени я поглядывал на тешинскую дорогу, но пана инспектора в бричке не было видно. Шел там только пожилой пан, похожий на тех агентов, которые ходят по домам и норовят всучить вам швейную машину Зингера. Пан этот остановился возле школы, задрал голову и крикнул мне:

— Ты, мальшик, что там делать на крыша?

— Смотрю, не едет ли пан инспектор! — ответил я.

— А где быть пан утшитель, почему ребенки так орут?

— Пан учитель гоняется за пчелами, они у него удрали из ульев.

— Ага!.. А ты знать, кто я есть?

— Нет, не знаю. Наверно, агент по швейным машинам Зингера?

— Ах ты, негодный! Я тебе показать агент! Я есть пан инспектор! Сейчас же мне слезать с крыша!

Ох, елки-палки! Заварил я кашу! А откуда я мог знать, что это пан инспектор, раз он не в бричке? На голове цилиндр пепельного цвета, опирается на зонтик, сюртук длинный, жилет пестрый, высокий воротничок, перевязанный черной тряпочкой, на носу очки, всклокоченная седая борода. О боже! Пан инспектор!

Значит, слез я с крыши и вошел в класс. А там уже стояла мертвая тишина, потому что пан инспектор сидел за столом и просматривал классный журнал.

— Знаете, ребенки, кто я есть? — спросил он наконец.

— Пан инспектор! — ответил я за всех.

— Пока не быть пана учителя, я вас учить! Что вы знаете из Einmaleins [7] Таблица умножения ?

— Целую кучу, пан инспектор! — снова ответил я за всех.

— Тогда вы мне сказать, сколько есть восемью семь? И снова наступила мертвая тишина, потому что никто не знал, сколько будет восемью семь. Один я знал.

— Пятьдесят шесть, пан инспектор! — снова ответил я за весь класс.

— Seht gut! [8] Очень хорошо! (нем.) А теперь ты мне сказать, сколько есть семью восемь?

— Этого мы еще не учили, пан инспектор.

— Ну, подумать! Восемью семь есть sechsundfünfzig, то есть пятьдесят шесть. А семью восемь — это есть сколька?

Никто не поднимал руки. Я знал, но мне больше не хотелось отвечать.

Тишина слишком затянулась. Пан инспектор качал головой. Во дворе лаяла Афи пана учителя.

— Иди ты, сынок, за эта собака! Он укусит? — обратился он ко мне.

— Не укусит! Она только на трубочиста и на жандарма кидается. А так она порядочная собака.

— Так ты ее привести в класс, а я вас что-то научить!

Я побежал за собакой, спустил ее с привязи, привел в класс. Пан инспектор поставил ее на столе мордой к ребятам.

— Дети! Aufpassen [9] Внимание! (нем.) ! Что это такое? — таинственно спросил он.

— Собака! Собака! — заорали все.

— Sehr gut! А теперь aufpassen, дети! — сказал он и повернул Афику хвостом к классу.

— А что это такое? — спросил он с торжествующим видом.

И прежде, чем удивленный класс успел ответить, я сказал:

— Сука, пан инспектор! В этом году весной у нее было семеро щенят, но пан учитель утопил их в Ользе…

Все ребята, как один, вздохнули, а пан инспектор почему-то рассердился и из гущи своей встрепанной бороды выкрикнул:

— О, du Bengel! [10] Ну и болван! (нем) На мое счастье в класс вбежал пан учитель. Занятий больше не было, потому что разгневанный пан инспектор приказал нам разойтись по домам и, указывая на меня прохрипел:

— Diesen Bengel rausschmeissen aus der Schule! Кое-что по-немецки я понимал, кое о чем догадался.

Иными словами, пан инспектор предложил пану учителю выгнать меня из школы. Славу богу!.. Больше мне не надо ходить в школу!..

Я побежал домой, к газде Кавулоку. Но до этого я еще успел услышать, что пан инспектор чересчур громко разговаривает с паном учителем, который даже забыл снять с головы пожарный шлем. Из-за чего они кричали — не знаю. Может, из-за собаки Афики, может, из-за пчел, а может, и из-за меня. Не знаю!..

Как приятно и вместе с тем как смешно спустя столько лет представлять себя наивным озорником-мальчишкой! Сова по-прежнему сидит на липе и таращит на меня круглые свои глаза. Месяц светит ей в зрачки, она забавно моргает и похожа на человека, которого «язва точит». Или который страдает болезнью святого Витта. До чего же глупая сова! Хорошо хоть, что она не кричит. Трубка у меня давно погасла. Моя дочка, моя любимая Иоланта спит. Ясно вижу, как она спит. Свернулась клубочком в кроватке, закрыла кулачками свои расчудесные зеленоватые глазки и спит… Она немножко похожа на цыганку, немножко на малайку. Иоланта! Это имя ей дала мать. А потом умерла. Я никому не говорю, что дочь у меня была внебрачная, что я прижил ее с уличной девкой из Таормины. И где? Луна сияла. Этна дымилась. Греческий театр сверкал мрамором, и сидели мы на мраморной скамье греческого театра… Но к чему вспоминать? Впрочем, что я плету? Дочка уличной девки из Таормины давно уже умерла. Нет моей Иоланты, а мне все еще кажется, что Иоланта здесь, что она ждет меня, старого, закидывает мне ручки на шею, щебечет по-итальянски и по-польски… Эх, старик, старик!..

Только не надо раскисать, расчувствовавшись под наплывом воспоминаний.

Но одно из них я удерживаю. Пусть говорит. Пусть воскресит все, как было! А было очень смешно. Из школы меня выгнали, в тот же самый день выгнал меня и газда, и я пошел домой пешком. Дорога была дальняя. Два дня я шел от Яворового до Райского Подлеся за Фриштатом. И что я застал? Пожарище, сгоревшая хата, заросший сорняками сад, обугленные фруктовые деревья.