Уильям Моэм - Три толстухи на Антибах

Но человек — существо слабое. Не требуйте от него слишком многого. Они ели жаренную на гриле рыбу, а Лина уплетала макароны с сыром и маслом; они жевали паровые котлетки и вареный шпинат, а Лина наслаждалась паштетом из гусиной печенки; два раза в неделю они давились крутыми яйцами и сырыми помидорами, а Лина ела зеленый горошек со сметаной и картофель с вкуснейшими приправами. Повар у подруг был отличный, он обрадовался возможности готовить сочные, вкусные, аппетитные блюда.

— Бедняжка Джим, — вздыхала Лина, вспоминая о супруге, — он так любил французскую кухню.

Дворецкий признался, что умеет готовить с полдюжины коктейлей, а Лина сообщила дамам, что доктор рекомендовал ей пить за ленчем бургундское, а за ужином — шампанское. Три полные дамы упорно соблюдали диету. Они были оживлены, разговорчивы, даже веселы (этот природный дар женщины частенько пускают в ход, чтобы обмануть противника), но Беатрис стала вялой и несчастной, нежные голубые глаза Стрелки приобрели стальной блеск, а в низком басе Фрэнк прорезалась хрипотца. Когда же они играли в бридж, внутреннее напряжение прорывалось наружу. Обычно они любили болтать за картами, причем вполне мирно. А теперь в их беседы прокралась горечь, и нередко одна из дам, поймав другую на ошибке, сообщала об этом с неуместной прямолинейностью. На смену спокойным разговорам пришли споры, а на смену последним — перебранки. Иногда партия заканчивалась в зловещей тишине. Однажды Фрэнк обвинила Стрелку в том, что та нарочно ее подставила. Пару раз Беатрис, самая мягкая из них, плакала. В другой раз Стрелка бросила карты, надулась и выскочила из комнаты. У них явно стал портиться характер. Лина выступала в роли миро¬творицы.

— По-моему, глупо ссориться, когда играешь в бридж, — говорила она. — В конце концов, это всего лишь игра.

У нее все было распрекрасно. Она ни в чем себе не отказывала, ела сытно и выпивала полбутылки шампанского. К тому же она была удивительно везучей и постоянно выигрывала. После каждой партии итоги записывались в книгу, ее счет рос изо дня в день с завидным постоянством. Нет в мире справедливости. Подруги начали ненавидеть друг друга. Лину они тоже возненавидели, но не могли устоять перед искушением поделиться с ней своими обидами. Они приходили к ней поодиночке, и каждая жаловалась на своих мерз¬ких подруг. Стрелка высказала убеждение, что ей вредно видеть так часто женщин много старше ее. Она готова была бросить все и уехать на остаток лета в Венецию — и Бог с ними, с деньгами, заплаченными за аренду. Фрэнк призналась Лине, что ей, в силу ее мужского склада ума, нет больше мочи терпеть пустоголовую Стрелку и безнадежно тупую Беатрис.

— Мне нужно интеллектуальное общество, — гудела она. — Людям с таким менталитетом, как мой, требуются собеседники их уровня.

Беатрис мечтала всего лишь о тишине и покое.

— Я просто ненавижу женщин, — говорила она. — Они такие ненадежные, такие зловредные.

К концу двухнедельного пребывания Лины три полные дамы почти не разговаривали друг с другом. Они держали себя в руках в присутствии Лины, но, когда ее не было рядом, не притворялись. Теперь они уже и не ссорились. Они просто не замечали друг друга; когда же отмолчаться было никак нельзя, обращались одна к другой с ледяной вежливостью.

Наконец Лина отправилась погостить к друзьям на итальянскую Ривьеру, и Фрэнк проводила ее на тот же поезд, на котором она приехала. Гостья увозила с собой кругленькую сумму их кровных денежек.

— Не знаю, как тебя и благодарить, — сказала Лина, садясь в вагон. — Я замечательно отдохнула с вами.

Фрэнк Хиксон гордилась тем, что не уступит любому мужчине, но еще больше — тем, что она истинно благородная дама; в ее ответе аристократизм соединился с изяществом.

— Нам всем было очень приятно с тобой, Лина, — сказала она. — Мы получили огромное удовольствие.

Но когда Фрэнк повернулась спиной к отходящему поезду, она испустила такой могучий вздох облегчения, что под ней закачалась платформа. Она расправила свои могучие плечи и двинулась к вилле.

— Уф! — клокотала она время от времени. — Уф!

Она переоделась в закрытый купальник, надела матерчатые сандалии и мужской халат (к этому предмету туалета она относилась весьма серьезно) и отправилась к Иден-Рок. До ленча еще оставалось время — как раз успеть окунуться. Она вошла в «Домик обезьян», оглядываясь по сторонам, чтобы поприветствовать знакомых, и двинулась по залу. Фрэнк чувствовала себя в ладу со всем человечеством, но внезапно остановилась как вкопанная. Она не верила собственным глазам. За столиком сидела Беатрис, одна, в пижаме, которую купила в Молино пару дней назад, с ниткой жемчуга на шее; цепкий взгляд Фрэнк сразу же уловил, что она только что сделала себе прическу, щеки и губы подкрасила, а глаза подвела. Полная, даже необъятная дама, но кто бы стал отрицать, что она удивительно привлекательная особа? Что это она делает? Своей привычной тяжелой походкой неандертальца Фрэнк двинулась к Беатрис. В черном купальнике она смахивала на огромного кита, каких японцы ловят в Торресовом проливе, — в народе их называют морской коровой.

— Беатрис, что ты делаешь? — воскликнула она басом.

Казалось, где-то в горах прогремел гром. Беатрис подняла на нее отсутствующий взгляд.

— Ем, — ответила она.

— Черт побери, вижу, что ешь.

Перед Беатрис стояли тарелка с круассанами и блюдечко с маслом, горшочек с клубничным джемом, кофе и кувшинчик со сливками. Беатрис намазала толстый слой масла на изумительно горячий хлеб, сверху положила джем и добавила взбитых сливок.

— Ты погубишь себя, — сказала Фрэнк.

— А мне плевать, — пробурчала Беатрис набитым ртом.

— Ты потолстеешь сразу на несколько фунтов.

— Иди к черту!

Она откровенно издевалась над Фрэнк. Господи, какой дивный запах шел от круассанов!

— Ты разочаровала меня, Беатрис. Я думала, у тебя характер сильнее.

— Сама виновата! Все из-за этой проклятой бабы! Почему ты ее не поставила на место? Мне пришлось целых две недели глядеть, как она обжирается, словно боров. Сил не было терпеть. Вот я и решила наесться до отвала, и пропади все пропадом.

Слезы застлали глаза Фрэнк. Внезапно она почувствовала себя женщиной слабой и беззащитной. Ей захотелось, чтобы рядом оказался сильный мужчина, посадил бы ее к себе на колени, приласкал, убаюкал, назвал маленькой девочкой. Потеряв дар речи, она опустилась на стул рядом с Беатрис. Подошел официант. Точно извиняясь, она показала ему на стол и попросила со вздохом:

— Принесите мне то же.

Потом робко протянула руку за булочкой, но Беатрис отдернула тарелку.

— Нет уж, — сказала она. — Подожди, пока тебе принесут.