Уильям Моэм - Пятидесятилетняя женщина

Они были американки из Сан-Франциско. Исполнив печальный долг, женщины перебрались в Италию и остались на зиму во Флоренции, где тогда была внушительная англо-американская колония. Я обзавелся там американскими друзьями. Полковник Хардинг и его жена (полковником он именовался по той причине, что занимал высокий пост в Красном Кресте) пригласили меня пожить на их большой вилле на виа Болоньезе. По утрам я, как правило, осматривал достопримечательности, а ближе к полудню заглядывал в бар «Дониз» на виа Торнабуони — встретиться со знакомыми и выпить коктейль. В «Дониз» все знали друг друга — американцы, англичане и водившие с ними компанию итальянцы. Там можно было узнать все городские новости и сплетни. На ленч обычно собирались в каком-нибудь ресторанчике или на одной из вилл со старым красивым садом в миле-другой от центра города. Я получил пропуск во Флорентийский клуб, так что после ленча мы с Чарли Хардингом отправлялись туда поиграть в бридж или в рисковый покер с колодой из тридцати двух карт. Вечером кто-нибудь устраивал ужин, который, случалось, завершался все тем же бриджем и нередко танцами. Приходилось вращаться в одном и том же кругу, но круг был достаточно широк и люди в нем разные, поэтому скучно никогда не бывало. Все более или менее интересовались искусством, что полностью отвечало духу Флоренции, а потому жизнь хотя и казалась праздной, однако была не совсем уж пустой.

Лаура и ее мать, вдова миссис Клейтон, остановились в хорошем пансионе. Судя по всему, они были неплохо обеспечены. Во Флоренцию они приехали с рекомендательными письмами и быстро обзавелись многочисленными знакомыми. История Лауры взывала к сочувствию, поэтому все как могли ублажали обеих женщин, но они и в самом деле были очень милые, за что их вскоре полюбили самих по себе. Они отличались гостеприимством и часто приглашали знакомых на ленч в один из ресторанчиков, где подавали макароны, непременное острое блюдо из устриц и вино кьянти. Миссис Клейтон, возможно, немного терялась в пестрой многонациональной компании, где серьезно или, напротив, шутливо обсуждали незнакомые ей материи, но Лаура вошла в этот круг как в родную стихию. Чтобы выучить язык, она наняла итальянку и вскоре уже читала с ее помощью Дантов «Ад». Книги по искусству Возрождения и истории Флоренции она глотала одну за другой, и я порой сталкивался с ней в галерее Уффици или в какой-нибудь церкви, где она с путеводителем Бедекера в руках прилежно изучала произведения искусства.

Ей тогда было двадцать четыре или двадцать пять, мне же далеко за сорок, поэтому наши отношения, хотя мы часто встречались, не выходили за рамки доброго знакомства. Отнюдь не красавица, она была привлекательна на свой необычный лад. У нее было овальное лицо, ясные голубые глаза и очень темные волосы, которые она укладывала в незамысловатую прическу с прямым пробором — зачесывала за уши и закалывала в пучок низко на шее. Чистоту ее кожи оттенял яркий природный румянец, черты лица были правильные, правда, ничем особо не примечательные, зубы — мелкие, ровные, белые. Однако больше всего в ней пленяла врожденная грация, сквозившая в каждом движении. Когда мне сказали, что танцует она «божественно», я нисколько не удивился. Статная ее фигура была чуть полнее, чем требовала мода тех лет. Мне кажется, ее внешность притягивала странным сочетанием намека на скрытую чувственность и сходства с Мадонной на запрестольном образе кисти одного из поздних итальянских мастеров. Это, несомненно, делало ее весьма соблазнительной в глазах итальянцев, которые по утрам толклись в «Дониз» и которых иногда приглашали на ленч или ужин на виллу какого-нибудь англичанина или американца. По всему было видно, что Лаура привыкла иметь дело с влюбчивыми молодыми людьми: она была очаровательна, мила, приветлива, однако держала их на расстоянии. Она быстро раскусила, что все они охотятся за богатыми американскими наследницами, чьи деньги способны восстановить их семейные состояния, и со скрытой иронией, которую я находил восхитительной, тактично давала им понять, что вовсе не так богата. Повздыхав, молодые люди возвращались в «Дониз», свои многообещающие охотничьи угодья, искать более подходящую дичь. Они по-прежнему танцевали и даже флиртовали с Лаурой, чтобы держать себя в нужной форме, но уже не помышляли о женитьбе на ней.

Впрочем, один молодой человек не желал отступать. Я был с ним немного знаком — он регулярно играл в клубе в покер. Сам я играл лишь время от времени. Выиграть там было практически невозможно, и недовольные иностранцы любили жаловаться, что итальянцы сговорились их обчистить. На самом деле все, возможно, объяснялось лишь тем, что итальянцы лучше нас играли в рисковый покер. Воздыхатель Лауры носил фамилию славного рода, оставившего след в истории Флоренции, поэтому я дам ему вымышленное имя — Тито ди Сан Пьетро. Он играл смело, даже отчаянно, и часто проигрывал столько, сколько не мог себе позволить. У этого красивого юноши хорошего среднего роста были большие черные глаза, густые черные волосы, которые он зачесывал назад и щедро смазывал маслом, оливковая кожа и классически правильные черты лица. Был он беден и где-то служил, что, впрочем, не мешало ему проводить время в свое удовольствие. Он всегда был прекрасно одет. Никто не знал точно, где он живет — то ли в меблированных комнатах, то ли в мансарде у кого-нибудь из родни. От огромных владений его предков осталась только вилла шестнадцатого века в тридцати милях от города. Я не был на ней, но мне рассказывали, что там изумительно красиво: обширный запущенный сад с кипарисами и вековыми дубами, разросшиеся живые изгороди из самшита, террасы, искусственные гроты и разрушающиеся статуи. На вилле жил в одиночестве его вдовый отец, старый граф, который перебивался на скудный доход от продажи вина с виноградника на крохотном участке, все еще принадлежавшем семье, и оливкового масла — в саду росли старые оливы. Граф редко наведывался во Флоренцию, поэтому мне не довелось с ним познакомиться, но Чарли Хардинг знал его довольно хорошо.

— Совершеннейший образец тосканского аристократа старой школы, — заметил Чарли. — В молодости он служил дипломатом, так что знает свет. У него безукоризненные манеры. Простую фразу вроде «Как поживаете?» он произносит так, что чувствуешь: он чуть ли не снисходит до тебя. Блестящий собеседник. За душой у него, понятно, ни гроша, доставшееся ему маленькое наследство он спустил на азартные игры и женщин, однако бедность переносит с большим достоинством. Держится так, словно деньги для него ничто.

— Каков его возраст? — спросил я.

— Пожалуй, лет пятьдесят, но он все еще самый красивый мужчина из всех, что я встречал.

Читать дальше