Эдмон Гонкур - Жермини Ласерте. Братья Земганно. Актриса Фостен

Вдобавок Джанни торжествовал над всеми трудностями жонглирования тремя предметами различного веса: ядром, бутылкой и яйцом; это упражнение заканчивалось поимкой яйца на донышко бутылки.

В конце, в самом конце, когда руки его подбрасывали зажженные факелы, а блюда и шары вертелись на острие палочек, стоящих у него на подбородке и груди, среди смоляных искр и блеска фарфора, Джанни становился центром и осью круговращательного вихря всех этих кувыркалок по старинному колоритному выражению Рене Франсуа, королевского проповедника.

Представление завершалось дивертисментом с участием двух-трех персонажей, в котором играли то Битая, то паяц, то Геркулес; в содержание и постановку этих сценок директор, исполнявший в них главную роль, вносил фантазию, какую редко встретишь в балагане. Это были шутовские выдумки, без начала и конца, потешные неразберихи, пересыпанные звучными пощечинами и пинками в зад, имеющими привилегию смешить мир с тех самых пор, как он существует; остроумные пантомимы, которые передавались милыми лукавыми гримасами, сногсшибательные превращения, головокружительные выдумки, уморительные шествия, — и тут старое тело директора еще обнаруживало немало ловкости и проворства.

Томазо Бескапе был в молодости незаурядным гимнастом. Он рассказывал, что в одной пантомиме собственного изготовления, удирая с мельницы, где его накрыл муж мельничихи, он шагал прямо по остриям палок, которые держали в воздухе подосланные мужем люди, чтобы отлупить соперника. Но с годами итальянец поневоле обратился к пантомимам, требовавшим менее сложной гимнастики, и теперь довольствовался несколькими прыжками, выкидывая то там, то сям, по ходу интриги, то прыжок труса, то прыжок пьянчужки.

Среди прыжковых пантомим его сочинения особенной его любовью стала пользоваться маленькая интермедия, приспособленная к его теперешним возможностям и имевшая к тому же большой успех как у городских, так и у сельских зрителей. Эта пантомима называлась:

«ЗАКОЛДОВАННЫЙ МЕШОК»

1. В окрестностях Константинополя, изображенного ширмой с вырезанными наверху очертаниями минаретов, прогуливается старик Бескапе, переодетый в англичанку, в неизбежных синих очках, в нелепом костюме, под вуалью цвета опавших листьев.

2. Встреча англичанки с двумя черными евнухами.

3. Вкрадчивая, непристойная пантомима евнухов, перечисляющих англичанке все выгоды и утехи, которые ожидают ее в серале султана.

4. Добродетельная, полная негодования пантомима англичанки, заявляющей, что она порядочная мисс и готова скорее погибнуть, чем лишиться невинности.

5. Попытка похитить англичанку. Героическое сопротивление молодой особы, кончающееся тем, что один из евнухов вытаскивает мешок, с помощью товарища всовывает туда англичанку и завязывает мешок веревкой, продернутой в край.

6. Черные евнухи водружают себе на плечи мешок, в котором несчастная жертва дрыгает ногами и отбивается, как бес.

Тут наступал самый эффектный момент. В то время как евнухи готовы были скрыться с добычей, дно мешка внезапно разверзалось, и англичанка вываливалась… в одной рубашке и улепетывала со всех ног в комичном ужасе, с самыми потешными стыдливыми жестами. Черные евнухи неслись в погоню, а преследуемая жертва спотыкалась и кувыркалась, вызывая дружный хохот, потом снова пускалась наутек, еще более ошалев и обезумев от страха, еще более смущаясь, в куцем белом ночном одеянии, и это продолжалось до тех пор, пока она не исчезала, ловко нырнув в форточку, проделанную в ширмах.

Еще совсем крохотулькой Нелло с любопытством заглядывался на представления отцовской труппы, широко раскрыв глаза и радостно юля всем телом.

Во время рауса он появлялся, держась обеими ручонками за юбку Битой и почти спрятавшись в ней; но вдруг малыш высовывал на мгновение головку в младенческом белом чепчике, из-под которого выбивались белокурые кудерьки; испугавшись, однако, кишевшей толпы, он мигом прятался в усеянную блестками кисею, затем снова высовывал уже больший кусочек своей маленькой особы на более длительное время и с меньшей опаской. Вскоре в прелестном порыве застенчивой смелости, в порыве решимости, с очаровательными колебаньями, запустив палец в рот, Нелло отваживался пересечь подмостки, то и дело останавливаясь, беспрестанно ища позади себя путь к отступлению. Наконец внезапным и резким скачком он повисал на перилах балкончика, съеживался и прижимался к перекладине; спрятав лицо за перила и уцепившись за них, он украдкой поглядывал вниз, на ярмарочное поле. Но вскоре победные звуки барабана, раздававшиеся за его спиной, вливали в его застенчивую и пугливо-неподвижную фигурку вместе с волнением также и некоторую уверенность; его ножки пускались в пляс, он начинал подпевать, приоткрыв пухлые губки, и теперь головка его, отважно свесившись через перила, уже неустрашимо склонялась навстречу множеству лиц, обращенных в его сторону. Вдруг, среди неистовства музыки, среди финального исступления, среди завываний рупора, среди диких выкриков и воя, взбудораженный этим беснованием и грохотом, малыш подхватывал валяющуюся старую шляпу, старую оброненную шаль. Облачившись в этот обрывок маскарадной личины, словно он являлся участником представления, словно ему уже вменялось в обязанность забавлять публику, карапуз ввязывался в потешное шествие паяца с одного конца подмостков на другой, старался поспеть за ним следом и изо всех сил отбивал такт неустойчивыми ножками; он подражал шутовским жестам, исчезая под огромной шляпой и являя взорам клочок рубашонки, торчавшей из-под пестрой шали в прорехе его штанишек.

Как только кончалось последнее представление, как только бывал снят и разобран остов балагана, а полотнища, канаты и реквизит наскоро уложены в огромный брезент, — тотчас же Маренготта [43] Маренготтой называлась, собственно, повозка странствующего по провинции ярмарочного торговца, и лишь лет сорок тому назад название это стало применяться в переносном смысле к повозке комедиантов, которые называют ее иногда также караваном, своим углом. (Прим. автора.) , влекомая старой белой кобылой, удалялась от городских стен.

Домик, с утра до ночи странствующий со своими обитателями по дорогам и проселкам; домик, останавливающийся на отдых возле ручья, — с всклокоченной соломой на крыше и с носками, развешанными для просушки на колесах; домик с отпрягаемой на ночь лошадью, из окошка которого в черный сумрак необитаемой местности льется слабый свет, — такова Маренготта, обиталище на колесах, где рождается, живет и умирает скоморох и куда последовательно входят повивальная бабка и могильщик; передвижное, сколоченное из досок жилище, дорогое сердцу его обитателей, так же как моряку — его корабль.