Хербьерг Вассму - Сто лет

Настроение за столом улучшилось. Послышался смех. Постепенно глаза всех дам, за одним исключением, впились в пастора Йенсена, который рассказывал о своей жизни в Дюссельдорфе, где он учился. Исключение составляла его жена Урсула. Она сидела за столом рядом с хозяином дома и задумчиво смотрела на ослепительно-белый кусочек трески у себя на тарелке. Ни печени, ни икры она не ела. Зато не отказывала себе в картошке и в масле.

Стоял март, дни уже удлинились, однако сегодня вместо привычного синего света за занавесками клубились серые сумерки. Хлестал дождь. Шумел. Стучал по крыше и водостокам. Падал в бочки. Проникал всюду, даже туда, где должно было быть сухо.

— Все будет зависеть от перемен, которые начнутся, когда пароходства Бергена и Норденфьельда возьмут на себя все перевозки, — заметил Берг.

— Да-да. Но своими судами и связью с Бергеном мы управляем сами, — вмешался хозяин.

— Вы только подумайте, теперь из Трондхейма до Трумсе можно добраться всего за неделю! — воскликнула хозяйка.

Воспользовавшись случаем, Дрейер рассказал историю о Рикарде Вите, который зимой 1860 года сдал на Юге экзамен на штурмана. Вернувшись на Север, он сошел с парохода в Харстаде, откуда его должны были переправить на Бьяркёй, но ему пришлось одному плыть на маленькой лодке до самого Анденеса, потому что все работники с Бьяркёя ушли на лов.

— Упрямый мужик! Добивается всего, что задумал! — заключил Хенрик Дрейер.

Когда хозяева рыбацких селений встречались со скупщиками рыбы, разговор обычно сводился к обсуждению миграции рыбы и цен на нее, а также — всеобщего права на лов рыбы и права хозяев селений на местам для лова. Дамам оставалось либо высказывать иногда разумную мысль, либо молчать. Молодой телеграфист Корбё забыл, с кем имеет дело, и наступил присутствующим на больную мозоль, заметив, что слишком большая часть дохода попадает в руки слишком малого числам людей.

— У нас есть закон о Лофотенах от тысяча восемьсот пятьдесят седьмого года, который гласит, что море принадлежит всем, — сказал смотритель маяка Бейер.

— Не правда ли? Каждый может ловить рыбу там, где хочет, и никто не смеет ему это запретить. Право принадлежит тому, кто первый пришел на место, а кому принадлежит берег, это не важно, — вставил молодой Корбё.

— А кто несет ответственность, если дело не ладится? Хозяин селения! — раздраженно сказал Юхан Бордервик.

— На этот случай у нас есть надзорное судно, — упрямо стоял на своем Корбё.

— Вполне возможно, что рыбаки больше не будут участвовать в выборе тех, кто за ними надзирает, — власти сами будут присылать своих служащих и морских офицеров следить за порядком, как будто речь идет о войне, — сказал Берг.

— Да-а, нравится нам или нет, надо просто признать новые времена, — вздохнул Дрейер. — Хороший торговец всегда найдет возможность заработать деньги. А хороший хозяин селения пусть сам следит за своими людьми и рыбой. Главное, чтобы в море была рыба и мы бы знали, где она. А ссориться что с людьми, что с государством — только попусту тратить время. Лучше строить домики для рыбаков, чтобы в них было удобно жить. Все-таки четыре пятых, не меньше, общего улова трески в нашем королевстве получают на Лофотенах и в Финнмарке.

— Верно, вот и летят рыбаки к тебе в Хеннингсвер, как мухи на бумагу, смазанную медом. Тут им и выгребные уборные, и комнаты с чугунными печками, трубами и другими роскошествами, — засмеялся смотритель маяка.

— И трактир с водкой, — тихо вставила пасторша.

— Рыбаки — такие же люди, как мы. Им тоже иногда требуется выпить. Но давайте выпьем за Дрейера и за телеграф! — вмешался Корбё.

— Спасибо за честь! А еще выпьем за Юханнеса Крога, который не тратит время на пиры, а везет домой соль до начала шторма! Он всегда глядит в будущее и использует все возможности. Ему не нужны утки, когда можно заполнять бочонки рыбой. — Дрейер поднял бокал.

— Выпьем за хорошие цены и за румяных засольщиц! — хохотнул Берг.

— Да-да, и за весеннюю треску! Она станет нашей Америкой! — продекламировал телеграфист Корбё, встал и, как знаменитый актер, поклонился во все стороны.

Хозяин сам наполнил водкой рюмки гостей.

Потом они заговорили об этом безумце Свенде Фоюне, который уже третий год держит в Варангер-фьорде свое первое в мире китобойное судно, которое ведет промысел, не оставляя следов. Они снова выпили.

— Он собирается стрелять в китов из гарпунной пушки! — Берг покачал головой.

— О господи! — Урсула вытерла губы белоснежной салфеткой. Это была салфетка из приданого хозяйки дома.

— Но, прежде чем стрелять, этого кита еще нужно найти, — заметил хозяин.

— Не исключено, что рано или поздно победа окажется на его стороне, и тогда он будет первым в мире. Кто-то же должен идти впереди и показывать дорогу другим! — заявил молодой Корбё, сильно оживившийся после третьей рюмки.

— Но пушка! — Хозяйка дома поежилась.

— Так ведь и животное не маленькое, — напомнил смотритель маяка с кривой улыбкой.

Сара Сусанне представила себе, как заряд разрывается в теле животного. Как мясо, кровь и внутренности кита вываливаются в море.

— Все море будет окрашено кровью! — воскликнул пастор Йенсен, словно они увидели одну и ту же картину.

Их глаза встретились. Испуганные. Удивленные. Понимающие.

У пастора были покрасневшие скулы и орлиный нос. Борода скрывала рот, но ясно просматривался изгиб верхней губы. Темные волнистые волосы с проседью. У одного виска вилась смешная кисточка.

Мужчины с удивлением посмотрели на пастора, но промолчали. Да и что на это скажешь? В наступившей тишине, которая кому-то могла показаться тяжелой, хозяин перевел разговор на то, что пастор в свое время был депутатом стортинга от Нурланда.

— Вам предстоит еще много поездок в столицу? — спросил он у пастора.

Пастор моргнул несколько раз и передвинул десертную ложку.

— Не думаю, — ответил он. — Поездка в Кристианию не из легких, а политическая мельница мелет медленно. Из-за этого возникает чувство, что все усилия, направленные на то, чтобы улучшить жизнь у нас на Севере, совершенно напрасны.

— У пастора столько дел! — вздохнула его жена. — А ему, ко всем своим обязанностям, еще хочется заниматься живописью и писать философские сочинения.

Саре Сусанне слово "философия" показалось странным. Далеким от обычной жизни. Оно напоминало о древних мудрецах, которые, завернувшись в простыни, ходили среди белых колонн. Это было слишком далеко от того, что можно было ждать от человека, призванного крестить детей, венчать взрослых и провожать покойников в последний путь.

— Было много споров, в которых вы принимали участие, придерживаясь... как бы это лучше выразиться... не пасторской точки зрения, — хохотнул Берг.