Ясунари Кавабата - Снежная страна

Она посмотрелась в зеркало, чуть не упала, еле удержалась, схватившись за края трюмо. И ушла. Величественно походкой. С гордо развевающимся подолом кимоно.

Внезапно наступила тишина, издали доносился лишь звон посуды. Банкет, по-видимому, кончился. Симамура думал, что Комако, поддавшись уговорам клиентов, перекочевала в другую гостиницу продолжать веселье. Но тут снова появилась Йоко и подала от нее записку, скрученную жгутом.

«Отказалась от горной гостиницы „Сан-пукан“, иду в номер „Слива“, на обратном пути загляну. Спокойной ночи».

Симамура, немного смутившись, усмехнулся.

– Благодарю вас!.. Простите, вы тут помогаете прислуживать за столом?

– Да. – Йоко кивнула, быстро взглянув на него своими пронзительными, красивыми глазами.

Симамура почему-то совсем смутился.

Девушка, которую он часто видел и которой каждый раз восхищался, сейчас сидела перед ним совершенно просто и естественно. Он почувствовал странную тревогу. Слишком уж серьезной она была, настолько серьезной, словно находилась в центре каких-то чрезвычайных событий.

– Вы кажетесь очень занятой…

– Да, очень. Хотя вообще-то я ничего не умею.

– Я все время вас встречаю. Так уж получается… Вот и тогда в поезде… Помните, вы ехали сюда, везли больного, ухаживали за ним? И тогда же, в поезде, просили начальника станции присмотреть за младшим братом. Помните?

– Помню.

– Говорят, перед сном вы поете в бассейне?

– О, как стыдно… Как нехорошо!..

Ее голос был поразительно прекрасным.

– Мне кажется, я о вас знаю абсолютно все.

– Да?.. Вам Кома-тян рассказывала?

– Нет, она мне ничего не рассказывала. Она вообще избегает говорить о вас.

– Неужели? – Йоко повернула голову в сторону. – Кома-тян хорошая, но несчастная. Пожалуйста, не обижайте ее!

Она произнесла это скороговоркой, под конец голос у нее задрожал.

– Но я же ничего не могу для нее сделать…

Казалось, сейчас она начнет дрожать всем телом.

Отводя взгляд от ее ослепительного лица, словно надвигавшегося на него, Симамура сказал:

– Может, для нее даже лучше будет, если я поскорее вернусь в Токио.

– Я тоже собираюсь в Токио.

– Когда?

– Мне безразлично когда.

– Может быть, если вы хотите, конечно, поедем вместе?

– Да, прошу вас, поедем вместе…

Йоко сказала это как бы между прочим, но так серьезно, что Симамура поразился.

– С удовольствием. А ваша семья не будет против?

– Какая у меня семья? Один младший брат, который на железной дороге служит. Я могу поступать как хочу.

– А в Токио у вас есть что-нибудь на примете?

– Нет.

– Это она вам посоветовала ехать?

– Вы Кома-тян имеете в виду? Нет, с ней я не советовалась и никогда не стану советоваться. Противная она…

Йоко, должно быть, разволновалась, взглянула на Симамуру увлажненными глазами, и он почувствовал к ней непонятное влечение. Но от этого влечения словно лишь воспламенилась его страсть к Комако. Ему показалось, что его поездка в Токио с какой-то неизвестной девчонкой будет страстным искуплением вины перед Комако и в то же время жестоким наказанием.

– А вы не боитесь ехать вдвоем с мужчиной?

– Почему я должна бояться?

– Ну, сами посудите – опасно ведь, если у вас в Токио нет никакого пристанища и вы даже не знаете, что там будете делать.

– Ничего, одинокая женщина всегда как-нибудь устроится, – сказала Йоко, и ее прекрасный голос как бы оттенил конец фразы. – Может быть, вы возьмете меня к себе прислугой?

– Да что вы! Неужели вы хотите стать прислугой?

– Вообще-то не очень хочу.

– А кем вы работали, когда жили в Токио?

– Сестрой милосердия.

– В больнице или в каком-нибудь медицинском институте?

– Нет, просто сестрой милосердия. Так мне хотелось…

Симамура вновь вспомнил поезд и Йоко, ухаживавшую за сыном учительницы. Он улыбнулся – очевидно, это было своеобразным воплощением ее мечты.

– Вам хотелось бы учиться на сестру милосердия?

– Нет, я не буду больше сестрой милосердия.

– Но нельзя же быть такой… совсем без стержня!

– Ой, что вы говорите! Какие еще стержни!..

Йоко рассмеялась, словно отметая от себя какое-то обвинение.

Ее смех мог бы показаться глупым, не будь он таким звеняще-прозрачным. Этот смех лишь слегка коснулся сердца Симамуры, никак его не растревожив.

– Не понимаю, над чем вы смеетесь?

– Но ведь я же ухаживала только за одним больным!

– Как?

– Больше я ни за кем не смогу ухаживать…

– Ах так… вот оно что… – тихо сказал Симамура, словно оглушенный внезапным ударом. – А сейчас… говорят, вы каждый день ходите туда… где гречишное поле… на могилу…

– Да, это правда.

– И вы думаете, что… в дальнейшем вы уже ни за одним больным не станете ухаживать?.. И ни на какую другую могилу ходить не будете?

– Думаю, что не буду.

– Как же вы тогда можете бросить эту могилу и уехать в Токио?!

– О господи!.. Прошу вас, возьмите меня с собой в Токио!

– Комако говорила, что вы ревнивая. Но разве он… тот… не был женихом Комако?

– Юкио-сан? Неправда! Неправда все это!

– Почему же вы тогда ненавидите Комако?

– Кома-тян?.. – Она произнесла это имя так, словно его обладательница была здесь, рядом, и, сверкнув своими ослепительными глазами, взглянула на Симамуру. – Прошу вас, позаботьтесь, чтобы Кома-тян было хорошо!

– Но что я могу для нее сделать?

На глазах Йоко показались слезы, она прихлопнула сидевшего на татами мотылька и всхлипнула.

– Кома-тян говорит, что я сойду с ума, – сказала она и стремительно выбежала из комнаты.

Симамура вдруг почувствовал озноб.

Он открыл окно, чтобы выбросить убитого Йоко мотылька, и увидел Комако, игравшую в кэн [Кэн – название игры на пальцах.] с клиентом. В этот момент она согнулась, словно в быстром беге.

Небо было пасмурным. Симамура пошел в купальню.

В соседнее, женское, отделение прошла Йоко с девочкой хозяйки гостиницы.

Было приятно слышать, как Йоко, раздевая и купая девочку, разговаривает с ней так тепло, так нежно, как только мать может говорить со своим ребенком.

А потом голос – тот, прекрасный – запел:

……………………

А на заднем дворе

Три яблоньки есть,

Три сосенки есть.

Три да три – будет шесть!

Вон вороны вьют гнездо

На большом, большом суку.

Воробьишки вьют гнездо

На вершине, наверху…

А кузнечики в лесу

Тараторят – тра-та-та…

На могилку я хожу.

Я хожу, хожу к дружку…

Йоко пела детскую песенку для игры в мяч, да так по-ребячьи оживленно, такой веселой скороговоркой, что Симамура даже подумал, не во сне ли ему приснилась другая Йоко, недавно приходившая к нему в номер.

Йоко вышла из купальни, все время болтая с девочкой, а когда они ушли, ее голос, казалось, продолжал наполнять все вокруг, как звук флейты. Симамура почему-то заинтересовался сямисэном в павлониевом футляре, стоявшем на темном сверкающем полу около парадной двери на фоне по-осеннему тихой полночи. Он подошел, чтобы прочесть на футляре имя владельца, и в этот момент с той стороны, откуда доносился шум посуды, появилась Комако.