Ганс Фаллада - Железный Густав

Жены — в некотором роде ясновидящие. Словно отвечая на его мысли, Ирма вдруг спросила:

— Скажи, Гейнц, со службой у тебя все в порядке?

— Ясно! — соврал он, и глазом не моргнув. — А как с ней может быть не в порядке?

Ирма подозрительно на него взглянула:

— Что-то, как погляжу, последнее время ты слишком весел.

— По-твоему, потерять место — такая уж радость?

— Не говори глупостей, Гейнц, хоть уж теперь, когда со мной такое…

— И не думаю! А может, уже пора?

— Еще пять минут. Я не хочу конфузиться.

Ирма дотерпела до того, что ее сломя голову, не оформив и не записав, поволокли из приемной в родилку. Последнее, что услышал от нее Гейнц «до», было:

— Видишь, Гейнц, я не слишком рано!

— Ну, знаете ли, юноша, — сварливо заметила ему старшая сестра, — а раньше вы не могли явиться? Или пожалели денег на такси?

Впрочем, Ирмин метод оказался хорош в одном отношении: Гейнцу не предстояла бессонная ночь. Старшая сестра еще не успела заполнить все бумаги, как пришла сестра палатная.

— А мы уже управились, молодой папаша, поздравляю!

— Вот так-так, — протянул огорошенный Гейнц. — Скоро же вы отделались! Я бы и не подумал… Ну, и кто же?..

— Это вам молодая мать сама завтра скажет. А теперь вам пора идти. Время уже за полночь!

Но хотя было уже за полночь, Гейнц не пошел домой. В такую погоду, по его мнению, было грешно не погулять как следует. Чувствовалась близость весны, а это время года у людей нормальных считается мало приятным. Режущий ветер хлестал в лицо дождем вперемешку со снегом, но это не помешало Гейнцу в превосходном настроении добраться до писчебумажной лавки вдовы Кваас и, забарабанив в окно, напугать ее до смерти.

Наконец, поняв, что это никакой не грабитель, а всего-навсего ее зять, она успокоилась и тут же опять испугалась, услыхав, что стала бабушкой. Стоя у окна, она дрожащими руками теребила свой шлафрок, а Гейнц все стоял за окном. Его просили войти, но он не пожелал.

— Ах, боже мой, Гейнц, какой же ты странный, — запричитала старушка; — Ведь у Ирмы же все слава богу! Выпей хоть чашечку кофе! Когда же это случилось?

— После двенадцати ночи, — объявил Гейнц. — Еще немного, и мы бы разродились на улице!

— О господи! Зайди, по крайней мере, кофейку выпить. Ты схватишь смертельную простуду, стоя там на ветру. О боже, подумать только! И я еще даже не спросила — девочка или мальчик?

— Это пока не установлено, тещенька! — крикнул зятек из темной ревущей ночи. — Они еще ждут врача. Завтра в полдень — вернее, сегодня в полдень — это будет окончательно расследовано.

И он убежал в темноту, провожаемый ее причитаниями, хотя, возможно, это ревел ветер, задувавший в оконные пазы и щели.

На Вексштрассе ему не пришлось подниматься наверх, так как в конюшне уже горел свет. Отец, сидевший подле Вороного, медленно повернул голову к вошедшему сыну и молча выслушал радостную весть.

Он тоже спросил:

— Мальчик?

Но и ему было сказано, что сыну еще ничего не известно.

— Да это и не играет роли, — сказал отец. — Служить теперь не положено, и, значит, один черт — что мальчик, что девочка. Ну, и как ты, рад?..

— Еще бы, отец!

— Еще бы, говоришь, — а чего тут радоваться, коли вспомнить, что и я когда-то радовался вам. Сегодня мне и не верится, что я был таким же дураком.

— Что ж, это не мешает мне сегодня радоваться, отец.

— Ясно. Тебе, конечно, кажется, что ты не такой отец, как я. Ну, да ладно, не хочу тебя огорчать. Я только желаю, чтобы твой ребенок причинил тебе не больше неприятностей, чем ты причинил мне. А тогда можешь быть счастлив и доволен.

— Спасибо, отец! А теперь помаленьку побреду домой да сосну немного, мне сегодня еще много чего предстоит.

— Что же тебе предстоит? Пойдешь на службу или попросишься в отпуск?

— Моя служба… видишь ли, отец, тебе я могу это рассказать… Ирма еще ничего не знает. Загремела моя служба — меня уже три дня как уволили.

— Вот так-так! — удивился старик. — И надо же, чтобы все свалилось сразу! Ну, и как, трудно приходится? Будешь ходить отмечаться?

— Еще погляжу, как и что… Не очень-то хочется.

— Давай, я поговорю с Зофи? Может, она что придумает. До нее теперь рукой не достанешь с ее клиникой. По-моему, она там полная хозяйка.

— Лучше не надо, отец. С Зофи я никогда не мог спеться.

— Ты прав: от родственников лучше подальше. А тем более не годится мешать родство с делом. Хорошо бы ты еще сегодня к матери зашел — сказать ей. Мне это, понимаешь, не с руки, тут требуется настроение!

— Посмотрим, отец! Может, придется отложить до завтра. — Гейнц колебался, он предпочел бы не спрашивать отца, но потом все же решился. — Ты ничего не слышал за последнее время об Эрихе?

Старик медленно повернул к нему свою большую голову.

— Об Эрихе? — спросил он с запинкой. — Ты просто так спрашиваешь или с какой целью?

— По-моему, меня из-за него так неожиданно уволили.

И Гейнц вкратце рассказал о своей недавней встрече с братом.

— Это Эрих! — кивнул старик. — Узнаю его проделки. Сразу чувствуется его рука. Нет, я о нем ничего не знаю, но встречал его разочка два на станции Цоо…

— Стало быть, и ты ничего не знаешь, — сказал Гейнц разочарованно.

— А ты не перебивай старого человека, подожди, что он тебе скажет. Так вот, встречал я его на станции Цоо — в цилиндре, с дальнозоркой трубкой и с портфелем. Часов этак около трех. Смекаешь?

— И я его встретил в цилиндре и с портфелем.

— И с дальнозоркой трубкой… — с ударением сказал старик.

— А этого я что-то не припомню.

— Все хорошо в меру, в том числе и глупость, — сказал старик неодобрительно. — А ну, какие поезда отходят от Цоо между двумя и тремя?

— Не знаю, отец, там столько всяких линий…

— Так ведь то поезда — у кого багаж, а я тебе толкую про поезда с дальнозоркой трубкой и цилиндром. Что, еще не раскумекал?

— Ах, ты вот о чем! — воскликнул сын, ошеломленный озарившей его догадкой.

— То-то же, — сказал отец с ударением. — Это я и имею в виду, что с вокзала Цоо около трех часов самая езда в Карлсхоф, Хоппегартен и Штраусберг. В свое время я немало перевез туда любителей скачек. Ну, конечно, и тотошников…

Свет, пролившийся на дела банкирского дома «Хоппе и K°» от поездок брата Эриха, сперва ослепил Гейнца, чтобы затем все прояснить… Сумасшедший, говорили про него в конторе… Пожалуй — если одержимый способен сойти с ума! Холодный до мозга костей, без совести и без сердца, если его дело — игра на бегах, то что для него составляют лишних десять — двадцать процентов с капитала! Экие негодяи — вот что они творят с деньгами маленьких людей!

— Сошлось, отец, в самую точку! — воскликнул он и поспешил к двери. — Мне надо поскорей…

— Куда ты спешишь? Ведь только пять часов.