Кришан Чандар - Утро

День обещал быть чудесным. Чуть забрезжил рассвет. По всему небу над холодными, темными вершинами гор неслись вереницы облаков. На западе облака сгущались и девственно-белые вершины прятались в их черные шапки, как белоснежная грудь девушки скрывается под черным лифчиком. С севера они тянулись длинной цепью далеко на восток и там обрывались, багровея в первых лучах восходящего солнца. Заря чуть занималась и была похожа на пламя свечи. Но ночь еще спала, разбросав свои черные локоны по склонам гор.

Заря разгоралась. Орошенные росой уста горных вершин оторвались от облаков с таким трудом, как будто они хотели, чтобы этот поцелуй длился вечно. Потом на небе заиграла нежнозолотистая зорька. Это ночь улыбалась во сне легкой веселой улыбкой. Вот откуда-то донесся крик птицы: ку-ку, ку-ку, ку-ку. В нем еще чувствовалась сладкая истома ночи, как в первых звуках, произносимых ребенком, когда его будят. Тихо пролетела стая журавлей, похожая на гигантские ножницы, и вдруг со всех сторон зазвучал разноголосый птичий хор: каркала ворона, пел соловей, слышалось фырчание куропатки, раздавался резкий, как хлопок в ладоши, крик удода. Хор все ширился и звучал все громче и громче. Разгоравшийся на востоке свет наступал на ночь, и она бежала к западу, все охотнее уступая ему свои владения. Сразу заметно посветлело. Но солнце еще не взошло.

Это был свет лучей, возвещавших восход солнца, когда ночь прячется от света, а рассвет мягкими шагами подходит к постели и застенчиво смотрит на еще не проснувшийся день. Его огромные глаза блуждали по всему небу и по всей земле, а его мягкая усмешка наполняла весь мир. В этот предрассветный час небо было чистое, нежно-голубое и прозрачное, как стекло. Это голубое стекло дрожало в лучах, и казалось, вот-вот упадет на землю, ожидавшую этого. И хотя оно не падало, но было таким тонким, что становилось страшно за то, что его могут пробить острые клювы журавлей, ворон и голубей. Тогда бы иссякли эти сверкающие лучи, пролившись в сделанные птицами отверстия. Прошло немного времени, и эта голубая завеса слегка приподнялась. Яркожелтая полоса пролегла по вершинам гор, как будто цветы шафрана распустились в светлых предрассветных лучах. Она разрасталась и скоро окрасила весь горизонт.

Село еще спало. Монотонно журчал источник, падая из деревянного желоба на камни бассейна. Туман плотно окутывал кусты и деревья. Капли росы, сливаясь друг с другом, ползли вниз по стволам, омывая на своем пути голубые камни, лежащие у подножья деревьев. Земля, утоптанная многочисленными животными, была влажной и наслаждалась покоем в ожидании трудового дня. Она дышала полной грудью, и это дыхание чувствовалось в воздухе, наполненном предрассветным туманом. Спал и дом. За домом, на ветвях кедра, был сделан навес из травы, под которым помещался скот. Оттуда не доносилось ни звука. Во дворе на кровати спала под одеялом бабушка. Когда наступило время утренней молитвы и удод начал кричать в персиковых деревьях перед домом, бабушка повернулась набок и закашляла.

– Бахтиар! Бахтиар, сынок! Уже утро.

– Сейчас, встаю, – завозился кто-то на постели, и снова послышался храп.

– Какой странный сон, – бормотала бабушка. – Мне снилось, как будто весь скот умирал от голода, а в доме все спали. Бахтиар! Бахтиар! Вставай, сынок, утро наступило!

– Папа! – позвал кто-то спросонья.

– Бегаман! Бегаман, вставай сейчас же!

– Сейчас. Встаю, – зашевелилась в своей постели Бегаман и прижала к груди ребенка, спавшего с ней.

Ребенок так сладко начал сосать ее грудь, что глубокий сон снова окутал ее.

– Марджана, дочка! Фикро, поднимайся! Эй, встал кто-нибудь?

Марджана спала с открытой головой. Рот ее тоже был открыт. А в глубоком вырезе рубашки была видна ослепительно белая красивая ложбинка между высокими грудями. Она поражала своей красотой, как солнце на небе, и это солнце Марджана прятала у себя под рубашкой. Она спала, спокойно раскинув руки, не сознавая своей молодости и красоты. Бабушка долго смотрела на нее, а потом сердито шлепнула. Марджана испуганно открыла глаза.

– Что случилось? В чем дело?

– Как ты спишь? Даже рубашку не можешь как следует натянуть, лентяйка. Совсем раскрылась, бесстыдница.

– А что я могу сделать, бабушка? – сказала Марджана, прикрывая руками грудь, выглядывающую сквозь рваную рубашку.

– Вставай! Вымой горшок и подои корову.

Марджана медленно встала. Браслеты на ее руках зазвенели. Стеклянные бусинки на голове ударялись друг о друга, и их звон смешивался в воздухе с ее смехом.

– О бабушка. Ты очень рано меня разбудила, а я видела такой хороший сон.

– Сон видела? Нужно меньше кушать вечером. Вот съела бы только несколько кусочков хлеба с маслом, тогда бы сны и не снились и никаких ангелов бы тогда не видела.

Марджана взяла кувшин и пошла доить корову. По дороге она споткнулась о столб, и кувшин вывалился у нее из рук. Она обернулась к бабушке и, притворно плача, сказала:

– Бабушка, кувшин разбился!

– Я это вижу. Бог тебя еще накажет за это, и ты умрешь за пряжей. Но тебя никакая смерть не берет. Иди возьми другой кувшин.

Марджана побежала в хлев, что-то бормоча себе под нос. Бабушка начала кашлять изо всей силы, но никто в доме не встал, только грудной ребенок заплакал, испугавшись этого скрипучего кашля. Бегаман ласково успокоила его и продолжала кормить.

– Когда же ты, наконец, накормишь этот кусок своего сердца, – закричала на нее бабушка. – Наверное, солнце зажжет огонь в доме. Ах, Бегаман, я в твоем возрасте…

Бегаман, прижимая ребенка к груди, вышла из дома.

– О! На самом деле уже рассвело, – произнесла она, пораженная ярким рассветом, – сейчас и солнце покажется. Возьми ребенка, мама! Я схожу за водой к источнику.

Она подняла кувшин и побежала со двора.

– Эй! Не беги. После родов еще и двух месяцев не прошло, а ты бегаешь. Иди медленно, – кричала гневно бабушка.

Бегаман, рассмеявшись, замедлила шаги.

– Аллах поймет теперешних женщин. У нее уже пятый ребенок, а ума все еще нет. Один аллах знает, когда он появится. Бай, бай, спи, мой малышка, спи, сынок маленького Бахтиара.

А маленький Бахтиар, которому было не меньше сорока лет, до сих пор еще храпел на кровати. Край одеяла закрывал его рот и шевелился от дыхания. Когда Бахтиар выдыхал воздух, то одеяло оттопыривалось, а когда вдыхал, оно втягивалось в рот. Бабушка долго стояла, убаюкивая ребенка и смотря на своего сына Бахтиара. Густая борода скрывала его впалые щеки. В уголках глаз начинались лучики морщинок. На лбу морщины были глубокими. Но в этот момент он казался бабушке маленьким ребенком. Она вспоминала его невинные детские шалости, юношеские проделки, его свадьбу, его сильные руки, которые вытащили ее, когда она упала в канал.