Пэлем Вудхауз - Том 10. Дживс и Вустер

— О Господи!

— Да, сэр. Слова мистера Финк-Ноттла произвели сенсацию. Реакцию присутствующих на выдвинутые мистером Финк-Ноттлом обвинения я бы расценил как неоднозначную. Юные учащиеся школы выразили удовлетворение и поддержали оратора бурными аплодисментами, а матушка мистера Дж. Дж. Симмонса встала и в резкой форме выразила мистеру Финк-Ноттлу свое возмущение.

— Неужели Гасси не пошел на попятную?

— Нет, сэр. Мистер Финк-Ноттл заявил, что теперь он все понял, и намекнул на преступную связь матушки юного джентльмена с директором школы, который, по выражению мистера Финк-Ноттла, состряпал хорошие оценки юному мистеру Дж. Дж. Симмонсу, дабы завоевать расположение вышеупомянутой леди.

— Не может быть!

— Увы, сэр.

— Ну и ну, Дживс! А потом?

— Они спели государственный гимн, сэр.

— Что вы говорите?!

— Да, сэр.

— В такой момент?

— Да, сэр.

— Ну да, ведь вы там присутствовали и своими глазами все видели, однако я бы никогда не подумал, что в подобных обстоятельствах Гасси и эта дама начнут петь дуэтом.

— Вы меня не поняли, сэр. Гимн пели все присутствующие. Директор школы подошел к органисту и что-то тихо ему сказал. После чего органист заиграл государственный гимн, и процедура завершилась.

— Очень вовремя.

— Да, сэр. Миссис Симмонс была настроена чрезвычайно агрессивно.

Я задумался. Конечно, то, что я услышал, было крайне неприятно и достойно сожаления. Более того, я упал духом, и меня охватили дурные предчувствия. Короче, я бы погрешил против правды, если бы сказал, что доволен положением дел. Но, с другой стороны, все дурное было уже позади, и мне казалось, что сейчас уместнее не скорбеть о произошедшем, а думать о светлом завтра. В том смысле, что хоть Гасси побил Вустерширский рекорд идиотизма и потерял шансы стать любимцем Маркет-Снодсбери, однако он сделал предложение Мадлен Бассет, и она его предложение приняла, этого нельзя сбрасывать со счетов. Я изложил свои соображения Дживсу.

— Безобразная история, — сказал я, — о ней, наверное, будут здесь рассказывать из поколения в поколение. Но мы не должны забывать, Дживс, что, хотя Гасси выставил себя последним идиотом, зато у него несомненный успех на другом фронте.

— Нет, сэр. Я не понял.

— Дживс, когда вы говорите «Нет, сэр», вы подразумеваете «Да, сэр»?

— Нет, сэр. Я подразумеваю «Нет, сэр».

— То есть он не преуспел на другом фронте?

— Нет, сэр.

— Но ведь он помолвлен.

— Уже нет, сэр. Мисс Бассет расторгла помолвку.

— Вы шутите?

— Нет, сэр.

Интересно, заметили ли вы в моих мемуарах одну странную особенность? В тот или иной момент практически все действующие лица хватаются за голову. Мне не раз приходилось быть участником самых драматических событий, но чтобы все вокруг то и дело хватались за голову — такого я пока не наблюдал.

Надеюсь, вы помните, как дядюшка Том хватался за голову. И Гасси хватался. И Таппи тоже. И хотя я не располагаю точной информацией, думаю, что Анатоль еще как хватался, а уж плакса Бассет и подавно. Тетя Далия тоже схватилась бы, уверен, только она боится помять свою аккуратную прическу.

Да, так вот, я хочу сказать, что теперь и я схватился за голову. Руки взлетели вверх, голову потянуло вниз, и Бертрам пополнил сплоченные ряды хватающихся за голову.

Я все еще тер свою черепушку, задаваясь вопросом, что теперь делать, когда кто-то забарабанил в дверь, будто вознамерился ее высадить.

— Вероятно, это мистер Финк-Ноттл, сэр, — сказал Дживс.

Однако чутье его подвело. Это был не Гасси, а Таппи. Он ворвался в комнату, дыша с трудом, как астматик. Невооруженным глазом было видно, что придурок взволнован до крайности.

Я внимательно в него вгляделся. Его вид мне совсем не понравился. Я хочу сказать, что никогда не считал его красавцем, ибо Природа, творя этого благородного англичанина, подсунула ему нижнюю челюсть куда более массивную, чем требуется, и глаза-буравчики, какие нужны разве что столпу Британской империи да регулировщику уличного движения. А в данный момент его физиономия не только оскорбляла мое эстетическое чувство, но еще и имела явно угрожающее выражение, так что я пожалел, что Дживс, черт его подери, чересчур тактичен.

Разумеется, весьма похвально, что он, как привидение, бесследно растворяется в воздухе, стоит только какому-нибудь визитеру у меня появиться, но бывают минуты — сдается мне, что сейчас как раз именно такая минута, — когда тактичнее всего сплотиться вокруг Бертрама и, случись потасовка, протянуть своему молодому господину руку помощи.

Итак, Дживс испарился. Я не видел и не слышал, как он уходил, но его уже и след простыл. Насколько хватало глаз, везде был только Таппи. И, как я уже упомянул, его вид вселял тревогу. По-моему, он пришел, чтобы вновь поднять вопрос о лодыжках Анджелы, которые я растирал.

Однако его вступительное слово рассеяло мои опасения. Оно звучало вполне миролюбиво, и я вздохнул свободно.

— Берти, — сказал он, — я должен перед тобой извиниться. Для этого и пришел.

Когда я понял, что нет и намека на лодыжки Анджелы, я, как вы уже знаете, почувствовал огромное облегчение. Однако удивился еще больше. Со времени прискорбного случая в «Трутнях» прошло несколько месяцев, и до сих пор Таппи не выказывал никаких признаков раскаяния или сожаления о содеянной им пакости. Более того, как я узнал из достоверных источников, на обедах и званых вечерах он постоянно рассказывает о своей идиотской проделке, хвастает и хохочет как сумасшедший.

Поэтому я не мог взять в толк, как это он столько времени спустя докатился до того, чтобы просить у меня прощения. Возможно, у него совесть заговорила, но с чего бы вдруг?

И тем не менее факт остается фактом.

— Таппи, дружище, — со свойственным мне великодушием сказал я, — забудем об этом.

— Как это «забудем»? Я не забуду.

— В том смысле, что не стоит вспоминать. И думать не стоит. Все мы порой теряем голову и делаем глупости, а потом жалеем. Ты ведь тогда был сильно навеселе.

— О чем, черт подери, мы говорим?

Мне его тон не понравился. Что за бесцеремонность!

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — сухо сказал я, — но мне казалось, ты извиняешься за свою дурацкую шутку в «Трутнях», когда ты закинул кольцо за стойку и мне пришлось прыгать в бассейн во фраке.

— Вот осел! Я совсем о другом.

— О чем же?

— Об истории с этой Бассет.

— О какой истории?

— Берти, когда вчера ты мне сказал, что любишь Мадлен Бассет, я сделал вид, будто верю, но на самом деле усомнился. Уж очень невероятно. Но потом я навел справки, и твои слова подтвердились. Я пришел извиниться за то, что не поверил тебе.

— Говоришь, навел справки?

— Я спросил Бассет, делал ли ты ей предложение, и она сказала, да, делал.