Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

Но заранее не угадаешь. Не стоит называть вечер скучным, пока он не закончился. Каким бы нудным не показался он на первых порах, чуть позже он заискрился такой оживленностью и занимательностью, что угодил бы самой взыскательной публике. Не успел критик из «Лондонских Сплетен» начиркать роковые слова, неуверенно водя в потемках карандашом, как по театру пополз непонятный, но очень знакомый запах.

Сначала он достиг кресел партера, и тот стал настороженно принюхиваться. Потом поднялся в бельэтаж, и зашмыгали носами там. Плывя все выше, запах накрыл молчаливую галерку. И, разом пробудившись в едином порыве к жизни, галерка взорвалась криками: «Пожар!»

Сэр Честер, продираясь сквозь длинный монолог, запнулся и опасливо оглянулся через плечо. Громко взвизгнула шепелявая мамзелька, с притворным вниманием слушавшая долгую речь. Громоподобный голос невидимого рабочего сцены приказал невидимому Биллу бежать сюда, да побыстрее! А от декораций с левой стороны лениво заклубился по сцене черный дым.

— Пожар! Пожар!! Пожар!!!

— Вот огня-то, — проговорил голос у локтя Джилл, — пьесе и недоставало.

Таинственный автор снова сидел на своем месте.

В наши дни, когда власти, следящие за благополучием общества, взяли на себя хлопоты повторять неоднократно в напечатанных уведомлениях, что весь театр можно освободить в три минуты, и в экстремальной ситуации от публики требуется одно — идти, а не бежать к ближайшему выходу, пожар в театре утратил былой ужас. И все-таки, было бы подтасовкой истинных фактов, возьмись мы утверждать, будто публика, собравшаяся на премьеру новой пьесы, пребывала в таком уж спокойствии. Опустился асбестовый занавес, что должно бы подействовать успокаивающе, но вид у асбестовых занавесов всегда какой-то ненадежный. Взгляду непрофессионала так и кажется, что именно он-то и вспыхнет. Более того, человек у пульта не сообразил включить в зале свет, и темнота увеличивала суматоху.

Одна часть публики отнеслась к происшествию разумнее другой. На галерке поднялась большая суматоха. Топот ног почти заглушал крики. Минуту назад представлялось невероятным, что хоть что-то заставит зрителей галерки оживиться, но инстинкт самосохранения оживил их дальше некуда.

Кресла контроль над собой растеряли не до конца. Тревога висела в воздухе, но еще минутку эти зрители балансировали на самом краешке между паникой и достоинством. Паника подталкивала их шевелиться побыстрее, действовать поэнергичнее; достоинство же советовало терпеливо ждать. Им, как и обитателям галерки, страстно хотелось поскорее оказаться на улице, но было бы дурным тоном бежать опрометью и толкаться. Мужчины помогали женщинам надеть манто, заверяя их, что «все в порядке, пугаться нечего». Но как раз перед тем, как асбестовый занавес опустился до конца, выполз новый клуб дыма, и словам их недоставало убежденности. Движение к выходу еще не обернулось паническим бегством, но те, у кого места были ближе к сцене, начали подумывать, что индивидуумы, сидевшие ближе к выходу, как-то медленно двигаются.

И вдруг, точно бы по общему наитию, самообладание партера стало рассыпаться. Глядящий сверху наблюдатель уловил бы, как по толпе пробежало нечто вроде дрожи, оттого, что каждый в толпе начал двигаться быстрее.

Чья-то рука ухватила Джилл под локоть. Рука надежная, рука человека, не потерявшего головы. Приятный голос подкрепил это чувство:

— Втискиваться в толпу — бесполезно. Да и больно. Опасности нет никакой, пьесу уже не играют.

Джилл, конечно же, нервничала, но дух у нее был боевой. Она терпеть не могла показывать, что нервничает. Паника стучалась в дверь ее души, но достоинство отказывалось выселяться оттуда.

— Все-таки, — с натянутой улыбкой возразила она, — неплохо бы выбраться.

— Как раз хотел предложить. Мы можем уйти вполне спокойно, своим собственным маршрутом. Пошли.

Джилл оглянулась через плечо. Дэрек и леди Андерхилл затерялись в толпе беглецов. Она их нигде не видела. На минутку ее уколола легкая обида — как же это Дэрек бросил ее? Она ощупью двинулась за своим спутником, и вскоре они через нижнюю ложу вышли к железной двери на сцену.

Когда дверь открылась, вырвался дым, и запах гари стал грозным. Джилл невольно отпрянула.

— Все в порядке, — успокоил ее спутник. — Пахнет всегда хуже, чем надо. И в любом случае отсюда выйти на улицу быстрее всего.

Они прошли на сцену и очутились среда такой шумихи и суматохи, в сравнении с которыми зал казался весьма мирным местом. Дым клубился всюду. Мимо с воплями пробежал рабочий сцены, тащивший, кренясь, ведерко. Откуда-то, с другой, невидимой стороны донесся стук топора. Спутник Джилл быстро подбежал к пульту, нашарил рубильник и дернул его. В узкой щели между углом просцениума и краем асбестового занавеса вспыхнул свет и одновременно — внезапно — упал шум в зале. Партер, выхваченный из путающей темноты, увидевший лица друг друга, обнаружил, что ведет себя некрасиво, и сдержал свой напор, немножко устыдясь. Облегчение было всего лишь минутным, но и этого хватило, чтобы усмирить панику.

— Идите прямо через сцену, — услышала Джилл голос спутника, — в коридор. Потом повернете направо и окажетесь у служебного выхода. А я, поскольку никто не собирается этого делать, выйду и скажу несколько слов зрителям. А то еще перекусают друг дружку.

И он протиснулся сквозь узкую щель.

— Леди и джентльмены!

Джилл не двинулась с места, опершись одной рукой на пульт, не делая ни малейшей попытки последовать указаниям. Рядом с таким человеком, в таком приключении, она чувствовала дух товарищества. Если остался он, значит, нужно остаться и ей. Уйти сейчас в безопасность через служебную дверь — чудовищное дезертирство. Она прислушалась и ясно услышала его голос, несмотря на шум.

Дым стал еще гуще, он ел глаза, теперь фигуры театральных пожарных, мечущихся туда-сюда, казались ей брокенскими призраками. [9] Брокен — гора, на которой, по преданию, собирались ведьмы в т. н. Вальпургиеву ночь (с 30 апреля на 1 мая). Джилл приложила ко рту уголок шарфа, и дышать стало легче.

— Леди и джентльмены! Заверяю вас, опасности нет. Вы меня не знаете, а значит, и причин верить мне — нет, но, к счастью, я могу дать вам веское доказательство. Ведь существуй опасность на самом деле, я не стоял бы здесь. Произошло вот что: пыл, с каким вы принимали спектакль, воспламенил декорацию…

Раскрасневшийся рабочий сцены, тащивший в почерневших руках топор, заорал ей на ухо:

— Чеши скорей отсюда! — И с грохотом швырнул топор. — Что, не вишь, театр горит?!

— Я… я жду… — Джилл указала туда, где ее союзник все еще обращался к публике, которая никак не желала задерживаться и слушать его. Рабочий заглянул за край занавеса: