Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

Сид встал. Вид у него был точно такой, как у мистика.

— Да я сто тысяч затребую! — вымолвил он.

Фредди презрительно засмеялся. Сид резко повернулся к нему, он вообще не любил, когда смеются.

— Чего раскудахтался? — спросил он.

— Как тут не засмеяться! «Затребую!» Да вы-то при чем?

— Эт я?!

— Вы. Бальзам принадлежит Тони.

Челюсть у Сида медленно отвисла, лицо посерело.

— Хо! Грабить меня вздумали!

— Почему вас?

— Вот именно, — подхватил сэр Герберт. — Или то, мой дорогой, или это. Если вы лорд Дройтвич, вы ничем не связаны с Прайсом.

Нависло молчание. Сид явственно думал. Потом, вскрикнув «У-у!», он схватил мамашу, подтащил к столу и вложил перо ей в руку.

— Быстро, ма! — прикрикнул он. — Давай подписывай!

— Так я же, сынок…

— То-то и оно, сынок! — заорал Сид. — Твой родной сын Сид Прайс, единственный владелец бальзама! — Он оглядел собравшихся. — Нужны мне теперь эти титулы! Да на что они дались? — Он положил бумагу в карман. — Вот, у меня документик есть. Что, съели? Пошли, мамаша.

Вихрь событий совсем сбил с толку несчастную женщину. В сознании ее мелькали кошки, сойки, юристы и бумаги.

— Значит, я правильно сделала? — робко спросила она.

— А то! — заверил сын. — Понять не могу, откуда ты взяла эту чушь. Графы какие-то!..

Он вытолкнул мать на газон и сказал обернувшись:

— Если кому понадоблюсь, гостиница «Ритц»!

— Не забудьте, — сказал Фредди, — мне десять процентов за комиссию.

Сид искоса взглянул на него.

— Ох, сел бы ты ко мне в кресло! И с этими словами он ушел.

Тони взял Полли за руку и сказал ей:

— Ну, вот!

Сэр Герберт молодел на глазах.

— Тони! — взволновано сказал он. — Поздравляю!

— Спасибо, — улыбнулся племянник. — Ах, ты про это? Я думал, ты рад, что мы с Полли поженимся.

Сэр Герберт несколько замялся.

— Э… м-мэ… — начал он.

Но тут вмешалась леди Лидия. Она подошла к Полли и ее поцеловала. Если за поцелуем скрывался вздох о том, что графиней Дройтвич никогда не станет богатая и знатная девица, его никто не услышал.

— Душенька, — сказала она, — Тони и впрямь можно поздравить.

И прибавила, обращаясь к Слингсби:

— Смешайте мне, пожалуйста, коктейль.

— Нет! — твердо возразил Фредди. — Ради такого случая коктейли смешаю я. — Он постучал себя по груди. — Я, Фредерик Чок-Маршалл, принесший добрую весть из Аахена в Гент. [85] принесший добрую весть из Аахена в Гент — аллюзия на стихотворение Роберта Браунинга (1812–1889) «Как привезли добрую весть из Гента в Аахен». Заметим, что Вудхауз всегда пишет «из Аахена в Гент», тогда как у автора — наоборот.

— Если ты меня отравишь, — сказала леди Лидия, — я умру счастливой.

Слингсби посторонился, давая им пройти, а потом пошел за ними. Его лунообразное лицо блаженно светилось.

— Коктейль? — сказал сэр Герберт, — Неплохая мысль. Как вы, Уэзерби?

— Не против.

Тони поцеловал Полли.

— Наконец, — сказал он, — мир и счастье пришли к Антони, пятому графу Дройтвичскому.

Полли, немного отойдя, печально на него взглянула.

— Тони, я не могу!

— Чего ты не можешь?

— За тебя выйти.

Тони благодушно улыбнулся.

— Подожди, приведу тебя на Ганновер-сквер, в церковь Святого Георгия — мигом обкрутимся!

— У тебя такой большой замок…

— Ничего, привыкнешь.

— Я не смогу стать графиней!

— Чем они плохи?

— Это я не гожусь!

— Вот что, — сказал Тони, — когда ты дала мне слово, я был парикмахером. Труд и уменье вывели меня в графы. Разве можно меня бросать? Зачем же я тогда старался? Представь, как падут духом те, кто карабкается вверх! Стоит ли, подумают они, так надрываться, если она отвергнет нас в час победы?

— Ой, Тони, как ты не видишь? Как не понимаешь? Я совсем… я просто…

— Хватит, — решил он и взял ее на руки. В дверях он остановился, чтобы ее поцеловать.

— Тони и Полли! — сказал он. — Старая добрая фирма.

И он понес ее в гостиную, где, судя по звукам, достопочтенный Фредди Чок-Маршалл сел к роялю.

Перевод с английского Н. Трауберг

«Французские каникулы» немного меня удивляют. Обычно я прекрасно помню, как писалась каждая книга, — как пришел в голову замысел, и так далее, но тут я просто теряюсь. Написал я это в 1956 году, когда несколько лет жил в Резембурге, и в толк не возьму, почему в американской глуши мне захотелось, чтобы все происходило во Франции и в книге кишели французы. Вот в 1930–1935, когда я обитал неподалеку от Канн, учил язык в местной школе Берлица и читал романы Колетт, [86] Сидони-Габриэль Колетт (1873–1954) — французская писательница, автор романов о любви и о кошках. или пьесы Куртелина, [87] Жорж Куртелин (наст, имя — Жорж Муано; 1858–1929) — французский писатель и драматург. или «Ви Паризьен», это было бы понятно.

Говорить я толком не научился, но читаю по-французски, а больше мне и не надо, поскольку на девяносто третьем году, никогда не покидая Лонг-Айленда, я вряд ли буду резво болтать с французом и сумею скрыть свои взгляды на карандаши.

Если верить моей учительнице, говорить, собственно, можно только о карандашах, которые у нас, во Франции, зовутся crayons. Она сообщила мне все, что я о них знаю.

"Le crayon est jaune", — говорил я. — "Le crayon est bleu", "Don-nez-moi le crayon de ma tante" [88] Этот карандаш — желтый. Этот карандаш — синий. Дайте мне карандаш моей тети (франц.). и много еще интересного. Если бы мне повстречался владелец карандашной фабрики, я бы очаровал его знаниями, но обычно карандаш в беседу не ввернешь, так что вскоре я это бросил и вернулся к нормальному бульканью и хрюканью иностранца, зажатого в угол чем-нибудь таким, галльским.

Лучше всего я помню, что кто-то написал о книге мерзкую рецензию в каком-то еженедельнике, а Ивлин Во [89] Ивлин Во (1903–1966) — английский писатель. кинулся меня защищать и несколько месяцев терзал подлеца зубами и когтями. Я часто думаю, почему это случается так редко, ведь перебранка оживила бы прессу (видит Бог, она в том нуждается) и показала пострадавшему, что он на свете не один.

Прав ли тот рецензент? (Не Ивлин Во, а первый.) Очень может быть. Я, слава Богу, не могу найти у себя что-нибудь плохое. Другие могут, я — не могу. Когда я кончу роман, перепишу, отполирую где надо, мне легко, мне уютно, мне все нравится. Это чувствовал я и перечитывая «Каникулы». По-моему, Никола Жюль Сэн-Ксавье Опост, маркиз де Мофриньез, совсем не дурен. Да, конечно, кое-чем он обязан Куртелину, но и Шекспир с кого-то списывал. Быть может, мой Хрыч — не образец добродетели, но не всем же быть образцами. Нравится мне и мистер Клаттербак, хотя он слишком любит поесть.

Несколько слов о заглавии. Оно не оригинально, но всякий, кто пишет роман, где действие происходит во Франции, вправе так его назвать. Удивляюсь только, что американский издатель так все и оставил. У них просто какая-то болезнь, вечно меняют названия. Когда автобиографию «Теперь уже поздно» издали под заголовком «Какая удача!», Милн [90] Алан Александр Милн (1882–1956) — английский писатель, автор книг о Винни-Пухе. сказал: «Такая уж у них привычка. Я думаю, клятва на верность (которую, так и вижу, дают без пиджака, держа в правой руке синий карандаш) кончается словами: «Торжественно обещаю менять любое название, каким бы оно удачным не было, заменяя его своим и подчеркивая, тем самым, все достоинство моей конторы и моей свободы».