Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

— Д-да… — с сомнением протянул Фредди. — Да-да, не иначе.

Джилл кинула на него суровый взгляд.

— Фредди, ты что-то от меня скрываешь. Ты не считаешь, что я самая модная светская красавица! Скажи мне, в чем дело, и я объясню тебе, где ты ошибаешься. Что тебе во мне не нравится? Мое лицо? Манеры? Фигура? Мне рассказывали, как однажды одна невеста бросила жениху: «Какая же ты свинья!» А он ответил: «Ты про мои манеры или на фигуру намекаешь?» Ну, Фредди, на что ты намекаешь?

— Да нет, лично я считаю: ты — высший класс!

— Но по какой-то причине опасаешься, что мать Дэрека решит иначе. Почему бы леди Андерхилл не согласиться с мистером Сплетником?

Фредди мялся.

— Да говори же!

— Ну, видишь ли… Не забудь, я ведь знал старую мегеру, еще когда…

— Фредди Рук! Где ты набрался таких словечек? Только не от меня!

— Понимаешь, я всегда называю ее так мысленно. Так вот, я знал ее еще с тех пор, как школьником ездил к ним гостить. И знаю точно, что ее выводит из себя. Она, как это называется… сторонница старых традиций. А ты, старушка, у нас такая импульсивная. Да ты и сама знаешь! Всегда выпаливаешь все, что взбредет на ум!

— Ну, пока на ум не взбредет, так и сказать нечего!

— Ты понимаешь, про что я, — серьезно продолжал Фредди, не давая сбить себя с темы. — Ты говоришь чудные вещи, откалываешь всякие штуки. Словом, какая-то ты… неуемная.

— Нет, интересно, что я такого сделала, что самый суровый придирчивый критик мог бы назвать «штукой»?

— Ну, например, я собственными глазами видел, как ты остановилась посреди Бонд-стрит и помогала каким-то типам толкать застрявшую тележку… Лично я тебя не виню…

— Уж надеюсь! Бедная старая кляча так старалась сдвинуть телегу, но никак не могла. Как тут не помочь?

— О, мне-то понятно! Добрый поступок, то-се… Но сильно сомневаюсь, что это одобрила бы леди Андерхилл. И очень уж ты фамильярно держишься с прислугой.

— Фредди, не будь снобом!

— Вот еще! Никакой я не сноб! — запротестовал уязвленный Фредди. — Когда, к примеру, я наедине с Баркером, я разговорчив, дальше некуда. Но на публике я не интересуюсь у официантов в ресторане, как их радикулит.

— А у тебя он был?

— Нет.

— Так вот, это очень больно, и официанты страдают не меньше, чем герцоги. Нет, даже больше — им вечно приходится нагибаться и таскать тяжести. Как их не пожалеть?

— Как ты вообще узнала, чем он болеет?

— Спросила его, разумеется.

— Ну так, ради Бога, если почувствуешь такой порыв сегодня вечером, ты уж постарайся, сдержись. То есть, я хочу сказать, если тебя разберет любопытство, скажем, захочешь выяснить, какая температура у Баркера, не расспрашивай, когда он станет подавать леди Андерхилл картошку. Ей это точно не понравится.

— Ой! — вскрикнула Джилл. — Так я и знала! Я до того продрогла, и мне так хотелось поскорее присесть к огню и отогреться, что все начисто вылетело из головы! А он, наверное, решил, что я — настоящая зверюга! — И Джилл подбежала к двери. — Баркер! Баркер!

Ниоткуда возник Баркер.

— Да, мисс?

— Простите, совсем забыла спросить. Как ваши суставы?

— Гораздо лучше, мисс, благодарю вас.

— Вы пили лекарство, которое я дала?

— Да, мисс, очень полегчало.

— Вот и чудесно!

— Все в порядке. — Джилл вернулась в гостиную. — Ему гораздо лучше.

Она беспокойно закружила по комнате, поглядывая на фотографии, и наконец, усевшись за пианино, тронула клавиши. Часы на каминной полке отбили полчаса.

— Уж скорее бы приехали! — Надеюсь, теперь уж скоро.

— Как ужасно думать, — заметила Джилл, — что леди Андерхилл мчалась из Ментоны в Париж, из Парижа в Кале, из Кале в Дувр, а из Дувра в Лондон, и все только ради того, чтобы посмотреть — какая я. Поэтому нечего тебе, Фредди, удивляться, что я нервничаю.

— Ты разве нервничаешь? — от изумления у Фредди выпал монокль.

— Еще как! А ты на моем месте не нервничал бы?

— Да-а, никогда бы не подумал…

— А почему же я без умолку тараторю? Почему чуть голову тебе не откусила, бедному, неповинному? У меня же душа стынет от ужаса. Буквально стынет!

— А по виду совсем и незаметно!

— Да, я стараюсь быть стойким солдатиком! Так раньше меня называл дядя Крис. С того дня, когда повел меня вырывать зуб. Тогда мне было десять. «Будь стойким солдатиком, Джилл! — твердил он. — Стойким маленьким солдатиком». И я старалась. — Она взглянула на часы. — Мне не выдержать, если они не появятся совсем скоро. Не могу терпеть такое напряжение. — Она быстро пробежалась по клавишам. — А что, если я ей не понравлюсь? Вот видишь, Фредди, как ты меня напугал!

— Я же не сказал «не понравишься»! Я посоветовал только быть хоть капельку посдержаннее.

— Что-то подсказывает мне — нет, не понравлюсь. Все мое мужество уходит прямо на глазах! — Джилл нетерпеливо тряхнула головкой. — Фу, как вульгарно! Я думала, это случается только в комических рассказах да в мюзик-холльных песенках. О-о! Да ведь и правда, была такая песенка! — Она расхохоталась. — Фредди? Всю не помню, но начало такое…

А ну-ка, Фредди, ты — хор! Подтягивай! Давай развеселимся! Нам это нужно!

— «Мамаше своей!» — хрипло подтянул Фредди. Любопытное совпадение, песню эту он любил, даже с большим успехом исполнял три раза на деревенских праздниках в Вустершире и льстил себя мыслью, что может спеть ее с не меньшим чувством, чем любой другой. От всей души он подпевал Джилл пронзительным голосом, пребывая под твердым впечатлением, что в музыкальных кругах он именуется «вторым».

— Пом-пом-пом!

Весело, упоенно Джилл заливалась во все горло. Сходство ситуаций поднимало дух, превращая, каким-то образом, все ее страхи в нелепость, а надвигающуюся трагедию, терзавшую ей нервы, — в форменный фарс.

— Джилл, — перебил ее голос от двери, — я хочу познакомить тебя с моей матерью.

— «Ах, бедняжка мой Джон!» — подблеял злополучный Фредди, не в силах умолкнуть.

— Обед подан, — возвестил Баркер, возникая у дверей и вторгаясь в тишину, зловеще повисшую в комнате.

Дверь тихонько закрылась. Обед кончился. Баркер только что помог всем одеться. Тонко чувствующий атмосферу, он нашел происшедшее несколько мучительным. Очень уж натянуто проходил обед. Он предпочел бы шумок разговоров и общее довольство.