Панас Мирный - Гулящая

– Смотри, смотри... Вот мамина рука... Вот голова... нос, – говорит Миколка, указывая пальцем на стену.

Оленка посмотрела, и они дружно засмеялись. Одарка рада, что дети играют, и продолжает усердно работать.

Вот и ужин готов. А Карпо еще не вернулся. Что его там задержало?

– Посидите, деточки... Я побегу отца позову. – И Одарка вышла из хаты.

В Приськиной хате еле тлеет огонек в плошке, тускло освещая верхнюю часть комнаты, а внизу царит густой сумрак. На нарах, прикрытое платком, чернеет тело Приськи. Порой на него падает отблеск из колеблющегося пламени плошки, – кажется, будто платок шевелится, – и быстро ускользает. На лавке у стены безмолвно сидят Кирило и Панько.

– А что тут у вас – благополучно? – войдя в хату, с трубкой в зубах, спросил Грыцько.

– Что ж тут может быть? Мертвая лежит... – ответил Панько, указав на нары.

Грыцько, выпустив изо рта дым, повернулся и посмотрел на умершую.

– Вот Карпо пришел за платком, – сказал Кирило. – Жена его закрыла глаза покойной... так он хочет его взять... Отдать?

– А кто видел, как она закрыла глаза?

– Мы не видели... Он говорит.

– Нельзя. Пока становой не приедет.

– Своего взять нельзя?

– Своего? – буркнул Грыцько, сплюнув. – А откуда мы знаем, что это твое? Может, кто задушил старуху и прикрыл сверху платком.

Карпо вздрогнул. «Вот это так! Еще из-за платка напасть будет», – словно молотком застучало в голове. Грустные предчувствия закрались в его душу.

– Карпо! Карпо!

На пороге хаты стояла Одарка.

– Иди ужинать.

– Нельзя, говорят, платка брать, – сказал Карпо жене.

– Почему? Это ж мой платок, – удивилась Одарка.

– Нельзя – и все! – сердито буркнул Грыцько. – Откуда мы знаем, что он твой?

– Так я ж им закрыла глаза покойной.

– А мы были при этом?

– А почему вас не было? Где вас носило? – начала кипятиться Одарка. – Напасть на человека навести, век ему укоротить – вы мастера, а глаза закрыть умирающему вам трудно!

– Да ты не заносись! – рявкнул Грыцько. – Ты кто тут такая?

– А ты кто? Вот умершая лежит, душа ее по хате носится, а ты над ней стоишь и трубкой кадишь!.. Человек, нечего сказать... – выпалила Одарка.

Грыцько от этого неожиданного отпора растерялся и не знал, что ему ответить.

– Идем, Карпо. Пусть платок здесь останется. Может, он достанется тому, кому и два рубля покойной достались.

Карпо поплелся вслед за женой. Панько и Кирило по-прежнему безмолвно сидели на лавке. Один Грыцько стоял посреди хаты, как остолбеневший.

– Черт бы их взял! – сказал он немного спустя. – Голая, как бубен, а острая, как бритва! Вы же глядите мне, чтобы умершая не сбежала, – пригрозил он сотским и вышел из хаты.

– Ничего, ловко отбрила! – заметил Панько. – Так ему и надо! Разошелся – куда тебе! Староста как-то болел, так Грыцько вместо него был, ну – и не подступись! Видишь, как выкомаривает: гляди только и гляди!

– Сам погляди!.. – угрюмо пробурчал Кирило.

А что Одарка говорит?

Ничего. Еще более опечаленная вернулась она домой, накормила детей, а сама и не притронулась к еде. Карпо тоже не стал ужинать, лег, но ему не спалось... «А что, если Грыцько и на них беду накличет? Разве ему долго? Ни Бога в душе, ни жалости в сердце, и греха не боится. Да еще землю Приськи припомнит», – думал он.

– И надо тебе было ее этим платком закрывать... – сказал Карпо, услышав тяжелый вздох Одарки.

– А что?

– Да так... Пропадет этот платок.

– Пусть пропадет. Я думаю, как позволят хоронить, то нам придется... Скажем Христе, когда она вернется, что их землей мы воспользуемся.

– Когда еще это будет? – грустно сказал Карпо.

Утром они оба поднялись разбитые, и Карпо сразу же ушел в поле. Так они до вечера и не говорили ни о чем...

Прошло три дня, а на четвертый прибегает к ним Кирило.

– Становой разрешил хоронить. Уж и охраны сняли.

– Кто же будет хоронить? – спрашивает Одарка. – Не тот ли, кто поставил охраны?

– Грыцько? – удивился Кирило. – Этот похоронит, – добавил он, покачивая головой.

– А чтоб черти его взяли!

– Да брось! – перебил ее Карпо, вздохнув с облегчением. – Должно быть, нам придется. Старушка, царство ей небесное, к нам была добра... Грех будет, если мы не проводим ее на тот свет. Побеги, Одарка, за женщинами, а я... Вот, может, Кирило и Панько помогут могилу копать.

– Что ж? Можно, – согласился Кирило.

– Вот и хорошо. Пообедаем вместе, – сказал Карпо.

Одарка побежала собирать женщин, а Карпо и Панько с заступами отправились на кладбище. Кирило принялся сколачивать дощатый гроб.

Как ни старались Карпо с Одаркой, чтобы все поскорее наладить, но за один день не смогли управиться – слишком много хлопот было.

Покойную обмыли, нарядили и положили на стол. Одарка сама вылепила крест из воска и зажгла свечу у изголовья покойной. Пламя свечи отбрасывает желтые отсветы на лицо Приськи. В хате тишина, никто не читает псалтыря, только глубокие старухи окружили стол, и порой одна из них кашляет, шепча заупокойные молитвы. А на улице – рай. Солнечные лучи, как золотые стрелы, пронизывают весеннюю лазурь, мириадами искр осыпают пышный убор земли, цветущие сады. Птицы чирикают, кричат, поют на все лады; трель соловья заглушает щебетанье крапивницы, кукушку перебивает крикливая иволга; гудит удод, и жалобно воркует горлинка, а к ним из недосягаемой высоты доносится заливчатая песня жаворонка. Рай – да и только! Все живет, радуется... Вестники из этого рая порой заглядывают и в хату Приськи: то солнечный луч позолотит ее, то птичка залетит в открытую дверь. Но жаль – на это никто не обращает внимания. Хозяйка уснула навеки, а ее подругам не до того.

Не замечали этой радости и Карпо с Паньком, рывшие могилу. Как они ни торопились, но управились только к заходу солнца. К этому же времени был готов и гроб – хоть и сосновый, но гладко обструганный и так мастерски сделанный, что казался отлитым из воска, – так старательно потрудился Кирило.

Вечером Карпо сбегал к батюшке и за полтинник выторговал у него носилки и крест. А отслужить заупокойную батюшка обещал зайти на кладбище, благо он живет поблизости.

На другой день собирались хоронить. Как рано ни собирайся, а день все равно пропащий. Была как раз суббота. Карпо и Одарка решили начать в полдень – к этому времени можно будет управиться со стряпней. День, как и накануне, выдался погожий, солнце уже припекает, не умолкают птичьи хоры. После завтрака начали собираться люди. Их собралось немало: шесть человек должны нести гроб, один – крест. Несколько древних старух пришли проводить покойную, всплакнуть над могилой. Невесть откуда взялись два слепца с мальчиком-поводырем – и ему нашлась работа: нести кутью. Тихо-тихо потянулась процессия из Приськиного двора через пустырь, мимо церкви, на кладбище. Впереди мальчик с кутьей, за ним Карпо с крестом, дальше – шесть человек с гробом, наполовину закрытым покрывалом. За гробом идет Одарка, за нею плетутся старухи, а замыкают шествие два слепца; взявшись за руки и подняв головы к небу, они осторожно шагают, ощупывая длинными палками впереди себя дорогу. Солнечные лучи скользят по восковому лицу покойной, словно хотят разбудить ее, и говорят: раскрой глаза, взгляни, как всюду хорошо, тепло, весело. Напрасно! Гроб ритмично покачивается, а вместе с ним и тело Приськи, совершающей свой последний путь.