Анри Мишо - Портрет А

«Автор этого текста за последние пять лет испытал на себе большинство разрушителей сознания и личности, коими и являются наркотики-галлюциногены: лизергиновую кислоту, псилоцибин, раз двадцать — мескалин, сам по себе или в сочетании с чем-то еще, в разных дозах, и не для того, чтобы получить удовольствие с помощью этих веществ, а в основном — чтобы застать их врасплох, выведать тайны, кроющиеся где-то поблизости».

Это из книги «Познание через пучины».

А вот еще предостережение из «Великого испытания рассудка»:

«Тем, кто использует эти вещества, чтобы предаваться коллективному разгулу и раскрепощению, советую дальше не читать и не думать, что они найдут здесь что-то для себя. Мы говорим на разных языках. Мы приходим к разным результатам. Тот, кто не в состоянии контролировать свои действия, удержать все это на уровне собственной психики, в данном случае ошибся адресом».

Всего Мишо написал четыре книги о наркотиках, посвятив этим исследованиям около десяти лет жизни.

Первая из них — «Убогое чудо» («Misérable miracle») вышла 1956 году, и речь в ней шла об опытах с мескалином, Мишо начал сравнивать его действие с действием других наркотиков и обратился к теме «экспериментального безумия». Речь идет о моделировании измененных состояний психики с помощью некоторых наркотиков. Это направление, по-видимому, не развивается современной психиатрией, но такие попытки делались. Цель этих исследований — научиться лечить душевную болезнь или хотя бы правильно обращаться с душевнобольными, узнав из опыта, что с ними происходит, какие ощущения они испытывают.

«Бурлящая бесконечность» («Infini turbulent»), появившаяся в 1957 году, углубляет тему опытов с мескалином и сравнения его действия с действием других наркотиков.

В книге «Познание через пучины» («Connaissance par les gouffres») (1960) Мишо не только сравнивает воздействие разных наркотиков и определяет их «характер», но и описывает, как функционирует измененная психика, анализирует несколько случаев безумия. Он сопоставляет собственные наблюдения и сведения, почерпнутые из психиатрической литературы.

В 1966 году он публикует последнюю большую книгу, посвященную этой теме, — «Великое испытание рассудка» («Les grandes épreuves de l'esprit»).

Мишель Бютор замечает: «Медики могут многое почерпнуть из этих книг, и не только потому, что мы имеем здесь дело с описаниями, выполненными человеком, который пишет гораздо лучше, чем обычные специалисты в этой области, и, следовательно, мы можем лучше понять, что происходит, но также и потому, что Мишо знакомит нас с размышлениями об этике в медицине и в обращении с душевнобольными, о жалости, но прежде всего об уважении, которое мы обязаны проявлять к этим заключенным в больницы людям, при том, что некоторые из них дошли до предела возможного на земле горя».

Со временем все четыре книги стали довольно популярны среди читателей. Достаточно сказать, что, по свидетельству Реймона Беллура, известного исследователя творчества Мишо, одна из них, «Познание через пучины», спустя несколько лет после публикации значилась в списке книг, которые журнал «Elle» рекомендовал своим читательницам взять с собой в отпуск. Так что по-своему правы некоторые исследователи творчества Мишо, которые заключают, что настоящая известность пришла к нему только после публикации книг об опытах с мескалином. Но интерес этот пришел не сразу. Первая книга — «Убогое чудо», опубликованная сначала в небольшом издательстве «Editions du Rocher» в Монако, не вызвала никакою ажиотажа. В том же 1956 году Жан Полан предложил Мишо опубликовать свои мескалиновые впечатления в «Галлимаре». Мишо в ответ пишет: «Принимаю твое предложение, но учти, что мескалин относится к группе В. Наверное, с моей книгой обошлось без неприятностей только из-за ее резко антимескалинового настроя (который с тех пор изменился), а также из-за высокой иены и, наконец, из-за полного провала, который ее встретил: не продано и 250 экземпляров».

Прошли годы, и все изменилось. Поколение битников причислило Мишо к своим кумирам. Вот как вспоминает о своих парижских встречах с Мишо один из культовых американских поэтов того времени Ален Гинзберг:

Первая встреча (1958 год). «На улице Жи-ле-Кер, где я тогда поселился, я написал Мишо вежливое письмо, в котором говорилось, что молодой поэт из Америки с большим опытом в области галлюциногенов хотел бы обменяться с ним впечатлениями. (Мишо был первый известный поэт из тех, с кем мне довелось встретиться, который действительно знал толк в „уважительном“ обращении с этими наркотиками — в те годы все молодые американские поэты, во Франции неизвестные, усердно исследовали области сознания, работу которых катализируют пейот, гашиш и мескалин, но в Соединенных Штатах не было никого из старшего поколения, с чьим опытом мы могли бы сопоставить свои эксперименты.)

Мишо имел репутацию закоренелого отшельника, и я был удивлен, получив ответ, где говорилось, что в такой-то день после полудня он зайдет ко мне, а еще больше я был удивлен, когда пожилой человек с острым взглядом вошел в мой грязный гостиничный номер как раз в тот момент, когда я мыл ноги в раковине.

Он сел на кровать. Я описал ему обычные эксперименты с пейотом, которые последние десять лет практикуют в Соединенных Штатах, и мне кажется, он был приятно удивлен тем, что обнаружил на этой планете неизвестных попутчиков».

Потом разговор шел об Арто и о том, каких молодых французских поэтов Мишо считает интересными — он советовал Гинзбергу почитать Ива Бонфуа.

Они виделись еще два раза во время других поездок Гинзберга в Париж. Вот последняя встреча.

«Возвращаясь из Индии, я снова оказался в Париже в 1965 году и вдвоем с Грегори Корсо шел к Анри Мишо, чтобы оставить ему записку. Нам не удавалось с ним встретиться несколько дней, пока однажды, когда мы возвращались с бульвара Сен-Жермен, Грегори не заметил Мишо, переходящего улицу Сен-Жак. Мой приятель заорал (как подросток из нью-йорской банды в Нижнем Ист-Сайде орет старому еврею-колбаснику): „Эй! Анри!“

Анри перешел на нашу сторону улицы. „Вы получили мою записку?“ — „Нет, а вы мою?“ — „Я вам назначил встречу на завтра“. Мы втроем болтали, стоя вокруг фонаря, — еще одна неожиданная встреча на этой планете, и тут Мишо краем глаза заметил посреди улицы броско одетую молодую женщину — туристку или журналистку, которая навела на нас фотоаппарат. Он отвернулся и прикрыл лицо. Меня в те времена мало кто знал, но я все равно вообразил, что нас узнали, и размечтался, какой был бы подарок судьбы, если бы эту случайную встречу запечатлели для вечности. „Дорогой поэт Гинзберг, — наивно сказал Мишо, — это, вероятно, вас хотят сфотографировать, а я отойду“. Я был смущен, я испугался, а вдруг он решит, что мы караулили его на улице с фотографами, и вот подстерегли, а дальше нас уже ждет самолет, чтобы умчаться в Штаты вместе с фотографиями-трофеями — для журнала „Лайф“ или еще какого-то варианта Вечности. Я хотел сказать ему: „Нет же, по-моему… мне кажется, что это они как раз вас хотят сфотографировать“. Но я был слишком смущен и пристыжен, чтобы произнести хоть слово. Тем временем та дама что-то нам говорила. Неужели правда просила посмотреть в ее сторону и улыбнуться?