Анри Мишо - Портрет А

„Будьте любезны, господа, вы не могли бы отойти? Я хочу сфотографировать вон те ворота у вас за спиной“.

„Нет, нет, — сказал Мишо. — Прошу вас, господин Гинзберг, вы должны быть на этом фото один“, — он не расслышал или не понял и все еще старался отмежеваться от моих малопривлекательных прожектов.

„Господа, будьте любезны, отойдите от ворот, чтобы я могла их сфотографировать“, — повторила дама. Лицо Мишо озарила радость и осознание абсурдности положения — в этом лице появилось что-то совершенно китайское, и мы пошли дальше, склонившись друг к другу и указывая руками дорогу, словно милые чаплинские герои.

А между тем в моем распоряжении не только не было самолета, но и пойти мне было особенно некуда, и практически не на что было поесть. Вернувшись на землю, Мишо с отцовской щедростью подарил мне несколько тысяч франков, которые я со стыдом принял. Мы договорились встретиться на следующий день, чтобы вместе пообедать».

Во время их предыдущей встречи в 1961 году Мишо, по словам Гинзберга, сказал, что его все меньше и меньше интересуют видения тех, кто принимает наркотики, и все больше — то, как они доносят до нас свой опыт и чем занимаются потом. [89]

Это, вероятно, важная фраза для понимания того, чего на самом деле Мишо хотел от наркотиков. Мишо-экспериментатор, наверное, интересовался всем процессом, но Мишо-писатель в первую очередь ставил себе цель — и непростую — передать ощущения, с которыми «нормальное» сознание не сталкивается, а в «нормальном» языке нет ютовых средств, чтобы их описать. Переводить эти тексты трудно: они как стихи, потому что слова стоят на непривычных местах и употребляются в непривычных смыслах, образуя непривычные фразы. Главное в них, наверное, — скорость, скорость слова, которое стремится поспеть за сознанием и ощущением. Старый сюжет, о котором Мишо задумывался еще во времена интереса к сюрреализму. «Я был речью, которая старалась поспеть за мыслью. Дружки той мысли следили за гонкой. Ни один не желал на меня делать ставку, а было их там шестьсот тысяч, и все смотрели в мою сторону и смеялись» (из цикла «Загадки»). Может быть, для того, чтобы помочь речи поспеть за мыслью, он и обратился к мескалину — ускоряющему в человеке все.

Пробовал он пользоваться не только речью и рисунками. В 1964 году Мишо вместе с режиссером научно-популярных фильмов Эриком Дювивье сняли короткометражный фильм «Images du monde visionnaire» («Образы из мира видений»), в котором они хотели передать видения, спровоцированные двумя психотропными веществами. Фильм, в который Мишо вложил массу сил, получился, как говорят, плоским и не потрясал воображение — знатоки винят в этом режиссера, не обладавшего большой фантазией. После этого опыта Мишо больше не экспериментировал с кино.

Вообще же он успел очень много всего перепробовать, исследовать, написать за свою жизнь. Мы не публикуем в этой книге ничего из его поздних произведений. Один из новаторских проектов Мишо — комментарии к рисункам душевнобольных — включен в книгу-каталог московской выставки 1997 года. Были у него и размышления о том, почему в некоторых местах дают о себе знать сверхъестественные силы — скажем, полтергейст. Были и очень симпатичные маленькие пьесы — «Столкновения» (1981) — исключительно для чтения про себя, «актеров просят не беспокоиться». (За полвека до того Мишо написал две пьесы, «Драма изобретателей» и «Цепи», театральные постановки которых его сильно разочаровали, — после них он отказывался от любого сценического воплощения своих текстов, сделав исключение только для студенческого театра и нескольких постановок… в театре кукол.) Кто-то может с иронией отнестись к подобному разнообразию интересов. Современники не всегда с восторгом принимали поиски Мишо. Например, Франсис Понж когда-то упрекал его в эклектичности, в неумении выбрать между музыкой, кино и живописью.

В этом весь Мишо. «Норовит пуститься в бега…»

19 октября 1984 года его не стало. «Либерасьон» объявила о кончине «юмориста и моралиста» Анри Мишо. Странные определения.

Впрочем, сам он просил не спешить с выводами:

«Если кому-то в будущие времена удастся войти в контакт с тем, что от меня останется, пусть проведет опыт — возможно, я еще на что-нибудь пригожусь. Попробуйте.

Не зачисляйте меня в покойники только потому, что в газетах напишут, что меня больше нет. Я буду вести себя скромнее, чем сейчас. Так нужно. Я надеюсь на тебя, читатель, который однажды прочтет меня, на тебя, читательница. Не бросай меня одного среди мертвых, словно солдата на войне, которому больше не пишут писем. Выбери меня среди других, мне будет беспокойно, но я буду очень ждать. Говори со мной, прошу тебя, я в тебя верю». [90]

Возможно, в этой статье непропорционально мало — по сравнению с рассказом о начале писательской судьбы Мишо — говорится о его зрелых годах, образе жизни, друзьях и привязанностях. Мы восполним этот пробел лишь частично.

Распространенное мнение о нелюдимости Мишо, которое всплывает, например, в воспоминаниях Гинзберга, как явствует из этих же, да и других воспоминаний, не вполне соответствовало действительности.

Тем не менее, по свидетельству автора одной из книг о Мишо, Брижитт Уври-Виаль, человек он был требовательный и трудный в общении и обществу писателей предпочитал компанию этнологов, ученых и психиатров — а книги из этих областей знания составляли его любимое чтение. Он мало «выходил в свет», разве что отправлялся на какой-нибудь концерт восточной музыки или на очередной индийский или научно-популярный фильм.

При этом, хотя Мишо и не примыкал ни к каким группам, он вовсе не был отшельником: дружил со многими литераторами и художниками. Вот некоторые из его друзей и постоянных адресатов его писем, о которых мы еще не упоминали: Клод Каэн — фотограф-сюрреалистка, автор первой известной фотографии Мишо (это был фотомонтаж, где один Мишо выглядывал из-за плеча другого), издатель Жак-Оливье Фуркад, издательница и литератор Адриенна Моннье, основательница многих благотворительных организаций и покровительница писателей Алина Майриш де Сент-Юбер. В конце войны он подружился с художником Жаном Дюбюффе, и тот нарисовал в своей по тем временам немного хулиганской манере десяток портретов Мишо и Перо («Мишо — японский актер», «Г-н Перо — штаны в складках» и др.). Мишо очень симпатизировал Жаку Преверу, и, говорят, именно Мишо уговорил его не бросать поэзию, когда Превер в 1939 году переживал творческий кризис. В альманахе «Эрнские тетради» («Les cahiers de l'Herne»), посвященном Мишо, напечатан маленький рассказ Превера «Встреча» — об одной встрече с Мишо. О том, как однажды летним солнечным днем Жак Превер встретил Анри Мишо, который шел по набережной с особенной взволнованной улыбкой. Они пошли дальше вместе и беседовали, «как Плотник и Морж у Кэрролла», о самых разных вещах: «О солнце и о безднах, о довоенных наркотиках, о тогдашних торговцах кокаином, о картинах… и о старых-престарых друзьях. / Но не говорили ни о женщинах, ни о любви. / Хотя, может быть, несколько минут назад именно любовь светилась в улыбке Мишо. / Тайная любовь. / В его книгах она изо всех сил прячется, но тому, кто любит и умеет читать, она попадется на глаза — тихонько».