Грэм Грин - Корень зла

Эту историю рассказал мне мой отец, а он слышал ее от своего отца, который доводился братом одному из непосредственных ее участников, иначе вряд ли я поверил бы всему этому. Но мой отец был человек безупречной нравственности, и есть все основания полагать, что эта высокая добродетель стала нашей фамильной чертой.

Как говорится в старых русских романах, описываемые события происходили в 189... году в небольшом провинциальном городке Б. Мой отец был выходцем из Германии; поселившись в Англии, он стал первым из всей семьи, кто выбрался дальше чем за несколько километров от родного округа, кантона, провинции — словом, бог знает, как они там называются. Он был протестантом, искренним в своей вере, а кто же способен быть бóльшим ревнителем веры без всяких колебаний и сомнений, чем ревностный протестант? Он не позволял матери читать нам истории о волшебниках и ходил пешком за три мили в соседний приход, только бы не ходить в ближайшую церковь со скамьями для молящихся [1] ...только бы не ходить в ближайшую церковь со скамьями для молящихся. — Имеется в виду католическая церковь, где верующие сидят во время богослужения. .

— Мне нечего скрывать, — говаривал он, — уж если я сплю, так сплю, и тогда пусть весь мир видит слабость моей плоти. Ведь вот, — добавлял он, и с тех пор эта мысль тревожит мое воображение, а возможно, даже повлияла на всю мою дальнейшую судьбу, — у них хватает наглости играть в карты на этих скамьях, а остальным и дела нет.

Эта фраза ассоциируется в моем уме с тем вступлением, которым он предварял свой рассказ.

— Первородный грех научил людей скрытности, — говорил он. — Грех на виду — это лишь полгреха, а скрытая добродетель — добродетель только наполовину. Если человек скрытничает, то рано или поздно он впадает в грех. Лично я ни за что не позволил бы масону [2] Масон (от фp. francs-macons — «вольные каменщики») — член тайного религиозно-этического общества, возникшего в Англии в начале XVIII в., а затем распространившегося и в других странах. переступить порог своего дома. В наших местах тайные общества запрещены, и у правительства были на то причины. Хотя поначалу они и были совершенно безвредны, взять хоть этот клуб Шмидта.

Дело в том, что среди людей старшего поколения в городе, где жил мой отец, была супружеская пара, которую я буду дальше называть Шмидты, поскольку я отнюдь не уверен ни в своем понимании природы законов о клевете, ни в том, с какими ограничениями они распространяются или не распространяются на умерших.

Герр Шмидт был грузный человек, большой любитель выпить, но вот пил он большей частью за домашним столом, к величайшему неудовольствию своей жены, которая за всю жизнь не взяла в рот и капли спиртного. Не то чтобы ей хотелось воспрепятствовать обильным возлияниям мужа, — фрау Шмидт вполне правильно понимала, в чем состоит ее супружеский долг. Просто она была в том возрасте (ей было чуть больше 60, а ему — здорово за 70), когда женщине хочется спокойно посидеть со своим вязаньем в обществе других женщин и посудачить о внучатах и их недавних болезнях. Но, подумайте, можно ли делать это в свое удовольствие, если твой муж то и дело направляется в погреб за очередным литром вина? Так уж заведено, что есть мир мужчины и мир женщины, которые не совмещаются нигде, разве что в надлежащем месте, то есть в постели. Не раз пыталась фрау Шмидт уговорить мужа пойти как-нибудь вечером в пивную.

— Как, переплачивать за каждый стакан? — был неизменный ответ.

Тогда она пробовала убедить его в том, что ему необходима компания других мужчин и мужской разговор.

— Только не за стаканчиком доброго вина, — отвечал он.

Поэтому, в конце концов, она поделилась своими бедами с фрау Мюллер, которая переживала те же самые муки. Фрау Мюллер, будучи женщиной решительного нрава, тут же принялась сколачивать организацию. Она разыскала еще четырех жен, соскучившихся по женскому обществу, и они порешили собираться у кого-нибудь раз в неделю вечером со своим вязаньем и выпивать по чашечке кофе. Сообща они могли бы насчитать около двух десятков внуков и внучек, так что, как вы сами понимаете, тем для разговора было предостаточно.

А что же происходило все это время с мужьями? Можно подумать, что им доставляло удовольствие и дальше пить в одиночку — это как читать романы (мой отец отзывался о литературе только с презрением, хотя за всю свою жизнь даже не перелистал ни одной книги): нет нужды в разговоре; но без компании не обойтись, иначе удовольствие превращается в тяжкий труд. Фрау Мюллер предусмотрела это и предложила мужу — походя, так, что он и не заметил, — пригласить остальных мужей, разумеется, со своим вином, и вместе посидеть в тишине над стаканчиком.

Но во всем этом деле была одна загвоздка, которая и стала причиной последующей катастрофы. Фрау Мюллер втянула в свою компанию женщину, которая очутилась в положении вдовы совсем по иной причине, нежели пристрастие мужа к вину: из-за его любопытства. У фрау Пюклер был муж, которого невзлюбил весь город, поэтому жены не могли наслаждаться уютом дружеских вечеров, пока не было решено, что делать с герром Пюклером. Он был маленький, вертлявый, кислый человечек, с косыми пронзительными глазками и абсолютно лысым черепом; при одном его появлении любой бар пустел в мгновение ока. Когда глаза его сбегались у переносицы, они действовали как бурав, причем герр Пюклер мог говорить с вами четверть часа подряд, тогда как его глазки все это время сверлили чей-нибудь лоб, да так, что казалось: еще минута, и оттуда полетят опилки. Но все очень уважали фрау Пюклер, поэтому старались ничем не показать ей, насколько ее муж неприятен, так что предложение фрау Мюллер на несколько недель повисло в воздухе. Мы вполне счастливы, говорили мужья, сидя со стаканчиком вина каждый у себя дома, но при этом, безусловно, имелось в виду, что даже одиночество они предпочитают компании герра Пюклера.

Однажды вечером, когда жены отсутствовали, герр Шмидт постучался в дверь герра Мюллера с четырехлитровым кувшином вина под мышкой, и не успел кувшин опустеть даже наполовину, как герр Шмидт нарушил привычное молчание.

— Пора кончать, — сказал он, — напиваться в одиночку. К тому же я проспал за этот месяц больше, чем за весь предыдущий год, а это подрывает силы. Могила по нас скучает, — добавил он, сам по привычке зевая от скуки.

— А Пюклер? — возразил герр Мюллер. — Нет, уж лучше в могилу.

— Нам придется встречаться подпольно, — сказал герр Шмидт. — У Брауна в доме есть отличный большой погреб.

Так они впервые прибегли к конспирации, а скрытность, морализировал, бывало, мой отец, — праматерь всех грехов на свете. Лично мне скрытность рисовалась чем-то вроде темного углубления в нашем погребе, где росли грибы, но грибы хороши на вкус, а то, что их выращивают в укрытии... Впрочем, мне всегда казалось, что папины нравоучения несколько двусмысленны.