Грэм Грин - Последнее слово

Разбудил его голос стюарда:

— Пристегните ремень, сэр. Через пять минут посадка.

Другой офицер ждал у трапа и повел его к большой машине. Вся эта учтивость, вежливость, роскошь напомнили о чем-то. Он больше не удивлялся, словно когда-то давно так бывало. Рука сама собой поднялась, как бы отталкивая что-то, губы сами произнесли: «Я — слуга слуг...» Фраза оборвалась, когда стукнула дверца.

Они ехали по улицам, где никого не было, разве что очереди у редких лавок. Он снова начал: «Я слуга...» У гостиницы ждал управляющий. Он поклонился и сказал:

— Я горжусь, что у нас остановится гость генерала. Надеюсь, мы угодим вам во всем. Любое ваше желание...

Старик удивленно оглядел четырнадцать этажей и спросил:

— Сколько вы меня тут продержите?

— Номер заказан на одну ночь.

Офицер поспешил вмешаться:

— Генерала вы увидите завтра. Он хочет, чтобы вы как следует отдохнули.

Старик порылся в памяти и вспомнил имя. Воспоминания возвращались к нему кусками.

— Генерал Мегрим?

— Ну что вы! Генерал Мегрим скончался лет двадцать тому назад.

Швейцар поклонился ему. Портье подносил ключи. Офицер сказал:

— Я вас покину, а завтра утром зайду за вами ровно в одиннадцать. Генерал ждет вас в одиннадцать тридцать.

Управляющий проводил его до лифта.

Когда они оба ушли, портье спросил офицера:

— Кто он такой? Гость генерала? Судя по одежде, небогат.

— Он Папа.

— Папа? А что это? — спросил портье, но офицер не ответил.

Когда управляющий оставил его, он понял, как устал, но все-таки с любопытством оглядел комнату, даже пощупал пышную перину на большой двуспальной кровати. Открыл дверь в ванную, увидел какие-то бутылочки. Распаковал он только деревянную фигурку и приладил у зеркала, на столике. Одежду бросил на стул, потом — лег, словно повинуясь приказу. Если бы он хоть что-то понял, он бы, наверное, не заснул, а так, не понимая, утонул в перине — и тут же явился сон. То, что он увидел во сне, он запомнил не полностью.

Он видел, что стоит в каком-то огромном сарае, перед десятком-другим людей. На одной стене висело искалеченное распятие, без руки, совсем как то, которое он прятал в чемодане. Он что-то говорил и не запомнил что, потому что все слова были на каком-то забытом или незнакомом языке — может, и не на одном. Сарай сжимался, пока не стал таким, как его комнатка, и перед ним, стариком, опустилась на колени старушка, а рядом была девочка, она стояла и смотрела на него с презрением, словно хотела сказать: «Ничего не разберу! Нельзя ли как-нибудь по-человечески?»

Проснулся он, мучительно ощущая, что провалился, потерпел поражение, и тщетно пытался вернуться в сон, чтобы сказать девочке что-нибудь понятное. Он даже подыскивал слова. «Pax» [2] Мир ( лат. ). , — произнес он вслух, но слово это было для нее чужеземным, как и для него. Он попытался еще: «Любовь», вроде вышло лучше, но все же как-то плоско, да и неоднозначно, и он догадался, что толком не понимает этого слова. Еще неизвестно, любил ли он хоть кого-нибудь. Может быть, до странного треска и тьмы что-то такое и было... Но если любовь и впрямь что-то значила, он бы хоть что-то запомнил.

Невеселые мысли прервал слуга, принес кофе, какие-то хлебцы, рогалики, он таких не видел в булочной, где покупал единственную свою еду.

— Полковник просил напомнить, — сказал слуга, — что он придет в одиннадцать и отвезет вас к генералу. Одежда в шкафу. Если вы забыли в спешке бритву, губку или мыло, все в ванной.

— Моя одежда на стуле, — сказал он и улыбнулся слуге. — Я все ж не голый приехал.

— Мне приказали ее убрать, все нужное здесь, — слуга показал на шкаф.

Старик смотрел, как забирают его брюки и кофту, носки и рубашку, и думал, далеко не впервые, что пора бы все это постирать. Раньше он не хотел тратиться на чистку, ведь его видели только булочник да тот, кто за ним следил, соседи старались на него не смотреть, даже улицу перебегали. Другим положено ходить в чистом, но он на людях не бывал.

Слуга ушел, он постоял без брюк, размышляя о том, как все таинственно. Тут в дверь постучали и вошел офицер, который его привез.

— Что ж это вы не одеты, ничего не ели! Генерал ждет ровно в назначенное время.

— Слуга все унес.

— Ваша одежда в шкафу. — Он распахнул дверцу, старик увидел белый стихарь [3] Стихарь — длинное, с широкими рукавами священническое облачение. , белый плащ и сказал:

— Как же это?.. Нет... Я не имею права...

— Генерал хочет оказать вам честь. Он будет в полной форме. Вас встретит почетный караул. Наденьте форму и вы.

— Форму?

— Одевайтесь поскорее. И побрейтесь. Вероятно, вас будут снимать для газет. Для Объединенного Всемирного Агентства.

Он послушно стал бриться, от растерянности порезался. Потом неохотно надел белые одежды. Посмотрелся в зеркало на дверце шкафа, испугался:

— Да я совсем как священник.

— Вы и были священником. Этот костюм предоставил вам Всемирный мифологический музей. Протяните руку...

Он послушался, начальство — это начальство. Офицер надел кольцо ему на палец.

— Музей не хотел давать перстень, — сказал он, — но генерал приказал им. Такой случай не повторится. Прошу вас, идите за мной.

Когда они уже выходили, офицер заметил на столике деревянную фигурку и сказал:

— Как же вам разрешили?

Старик никого не хотел подводить.

— Я очень хорошо это спрятал, — сказал он.

— Ладно. Музей с удовольствием возьмет.

— Я бы и сам сохранил...

— Навряд ли вам это понадобится после встречи с генералом.

Они ехали по странным, пустым улицам до большой площади. Перед каким-то бывшим дворцом стояли солдаты. Машина остановилась. Офицер сказал:

— Здесь мы выйдем. Не пугайтесь. Генерал хочет оказать вам почести как бывшему главе государства.

— Государства? Я не понимаю...

— Прошу, вот сюда.

Старик наступил бы на свой подол, если бы офицер не взял его под руку. Когда он выпрямился, раздался треск, он чуть не упал. Треск был такой, как тогда, перед долгой тьмой, только в десять раз громче. Голова у него просто раскололась, и в трещину ворвались воспоминания... «Не понимаю», — повторял он.

— Это в вашу честь.

Он посмотрел вниз и увидел подол одежды. Посмотрел на свою руку и увидел перстень. Лязгнула сталь. Солдаты приветствовали его.

Генерал учтиво поздоровался с ним и сразу перешел к делу.

— Прежде всего поймите, — сказал он, — что я никак не причастен к покушению. Один из моих предшественников, генерал Мегрим, допустил серьезную ошибку. Такие ошибки нередки, когда завершаются революции. У нас ушло лет сто, чтобы создать всемирное государство и установить всеобщий мир. Генерал, собственно, боялся вас и ваших немногочисленных последователей.