Мариано де Ларра - Сатирические очерки

Вот они, мои невежественные размышления, такие, какими они родились, хорошо ли, дурно ли изложенные и изливающиеся бурливым потоком, как вода из плохо закупоренной бутылки.

«У нас в стране не читают, потому что не пишут, или не пишут, потому что не читают?»

Вот какое маленькое сомненье нынче зародилось у меня, только оно и ничего более.

Я полагаю, что писать то, что не будет прочитано, ужасно и печально; но еще более затруднительным мне представляется, при всем моем простодушии, прочесть то, что не написано.

Будь же проклят тот, кто изобрел письмена, аминь! Он рассчитывал на цивилизацию, а все обернулось просвещением! Будь проклята порочная наклонность марать бумагу, аминь!

Впрочем, мы здесь, дорогой Андрес, не грешим этим излишеством. И обрати свои взоры на нас, посмотри – разве мы не живем как у Христа за пазухой? О злосчастная сдержанность! О нетронутые умы, которые не нуждаются в учении! О ясные рассудки, которым нечего познавать! О, как счастливы, тысячу раз счастливы те, кто либо уже все знает, либо еще ничего не желает знать!

Проклятый Гутенберг! [88]Какой злой дух вдохновил тебя на дьявольское изобретение! Было ли известно ассирийцам или египтянам, грекам или римлянам книгопечатание? А разве они не обнаружили дальновидность и не владычествовали над миром?

Ты говоришь, что они были более невежественными, чем мы? А многие ли скончались от этой болезни? Мучился ли угрызениями совести Омар, уничтоживший Александрийскую библиотеку? [89]Ты полагаешь также, что они были более жестокими, чем мы? Но ведь если они допускали преступления и жестокости, то и в наше время преступления и жестокости имеют место на каждом шагу, свершаются ежедневно. Люди, которые ничего не знали, и люди, которые знают, – всё же люди и, что хуже всего, дурные люди. Все лгут, обкрадывают, обманывают, клятвопреступничают, грызутся из-за власти, убивают и насилуют. Несомненно, что, убедившись в этой важной истине на собственном примере, мы здесь, в этой чудесной стране, заселенной нами, не утруждаем себя чтением и не тревожим себя писанием.

О блаженное сознание бесполезности образования и знания!

Посмотри-ка на этого богача-книгоиздателя, живущего по соседству с тобой. Подойди к нему и скажи:

– Почему вы не предпримете какое-нибудь значительное издание? Почему вы не платите писателям прилично, чтобы они охотнее продавали вам свои рукописи?

– Ах, сеньор! – ответит он. – Нет ни писателей, ни рукописей, ни читателей. Нам приносят только брошюрки да повестушки, как говорится, по сотне за полушку. К тому же они все тщеславны и заставляют себя долго просить… Нет, сеньор, нет…

– Но разве вы не продаете?…

– Продаю? Ни единой книжонки! Даже даром их никто не берет… Вот если бы это были билеты в оперу или на бой быков…

Видишь там тощего как жердь человека? Это – всем известный литератор и, как говорят, человек способный. Подойди к нему и опроси:

– Когда вы опубликуете какую-нибудь вещицу? Ведь…

– Замолчите, ради бога! – воскликнет он в ярости, как будто ты его обругал. – Я лучше сожгу ее. Среди издателей не найдется и двух порядочных людей. Ростовщики! Посудите сами, несколько дней назад мне предложили унцию [90]за право собственности на комедию, принятую восторженно; шестьсот реалов [91]за карманный географический словарь, а за справочник по истории Испании в четырех томах – либо тысячу реалов единовременно, либо половину прибыли, конечно после того, как издатель уже получит львиную долю дохода. Нет, сеньор, нет. Что касается театральных произведений, то я получил пятьдесят дуро [92]за комедию, которая мне стоила двух лет труда и которая принесла издателю двести тысяч реалов за гораздо более короткий срок; и при этом еще полагают, что облагодетельствовали меня. Вам нетрудно подсчитать, что мне досталось полтора реала на день. И все это после множества интриг, понадобившихся для того, чтобы пьесу пропустили и представили. Знаете, чем я занимаюсь с тех пор? Я сговорился с одним издателем и перевожу с французского на испанский романы Вальтер Скотта, появившиеся первоначально по-английски, а также некоторые романы Купера, в которых речь идет о море, а я в этом ничего не смыслю. Мне платят по двенадцать реалов за печатный лист, и в тот день, когда я не занимаюсь переводами, я сижу голодный. Кроме того, я завел обыкновение браться за перевод первой же попавшейся на глаза пьески, – хорошей ли, плохой ли, – все равно: имени своего я не ставлю, а там пусть ее освищут на первом же представлении. Чего вы хотите? У нас в стране к этим вещам не питают склонности.

Тебе знаком вот этот щеголь, который проматывает свое состояние на охоту и выезды, который с одинаковым успехом отплясывает мазурку на вечеринке в панталонах со штрипками и с цилиндром в руках, сегодня – в костюме дипломата, завтра – в гамашах и с мягкой шляпой, а послезавтра – волоча по полу саблю, в короткой безрукавке, штанах до колен и опоясанный фахой? [93]Он тратит тысячу ежедневно, а рента ему досталась – по две тысячи на день. У него нет ни единой книги, он их не покупает и не печалится об этом… Но попробуй, опубликуй какую-нибудь брошюрку, какую-нибудь комедию… Кичась своим происхождением, он наберется наглости послать к тебе верзилу лакея, облаченного в блестящую ливрею, и попросит тебя, автора, живущего этим, одолжить для прочтения один экземпляр, который и стоит-то всего песету. Но и этого ему мало: он даст почитать книгу всем своим друзьям и знакомым, и по этому экземпляру вся столица познакомится с книгой еще задолго до того, как она появится в продаже! И скажи еще спасибо, если он не попросит у тебя еще один экземпляр для подарка. Но спроси его:

– Почему вы не выписываете газет? Почему не покупаете книг, даже в кредит?

– Чего вы от меня хотите? – ответит он. – Что мне прикажете покупать? У нас писать не умеют и ничего не пишут; все здесь – сплошная чепуха.

Как будто бы он и в самом деле знает, сколько хороших книг имеется в продаже.

А вот там переходит улицу издатель газеты… Подзови его и крикни ему:

– Сеньор такой-то!.. Ваша газета… Да знаете ли, что все отзываются о ней одинаково…

– Что вам угодно? – прервет он тебя. – Есть у меня один или два порядочных журналиста, которых незачем мне сейчас называть. Но плачу я им мало, и меня не удивляет поэтому, что они не делают всего, что могли бы. Ведь одному я даю жилище, а другой работает за пропитание…

– Друг мой, замолчите!

– Нет, сеньор, выслушайте, и вы убедитесь, что я прав. Когда-то я призвал четырех ученых и положил им приличное жалованье. Они выпускали газету, полную учености и весьма полезную, но газета не просуществовала и полу-года. Ни одна душа ее не выписывала, никто ее не читал. Могу сказать, что это была тайна, которую никто в мире мне не раскрыл. А вот сейчас, выпуская эту вам известную газету, я получаю дохода больше, чем смел мечтать, а расходов у меня куда меньше. Я сказал бы вам и больше… Но… Поймите, вы ошибаетесь: у нас ведь не читают.