Мариано де Ларра - Сатирические очерки

– Кто вы такой? – обратился он к французу.

Тот, однако, продолжал молчать, не понимая вопроса. Тогда он спросил у француза паспорт.

– Вы, значит, француз, – произнес монах. – Кто вам выдал ваш паспорт?

– Его величество Луи-Филипп, король французов.

– Это что еще за король? Мы не признаем ни Франции, ни этого вашего мосье Луи. [191]Отсюда явствует, что ваш документ недействителен. Послушайте, – пробормотал он сквозь зубы, – неужели же во всем Париже не нашлось священника, который мог бы вам выдать паспорт; ведь вы приезжаете к нам с негодным документом. Зачем вы приехали?

– Я приехал изучать вашу прекрасную страну, – ответил француз с той особой учтивостью, которая отличает человека, оказавшегося в трудном положении.

– Изучать? А? Секретарь, запишите: эти господа приехали сюда изучать; мне думается, что их следовало бы направить в трибунал Логроньо… [192]Что у вас в чемодане? Книги… так, так. «Этюд из области…»? Из области, а? Этот «Этюд», должно быть, автор, пишущий о какой-то еретической области. Кинги эти мы отправим в огонь. Что еще? Ах, целый пакет часов! Посмотрим:…Лондон… очевидно, имя мастера. Это зачем?

– Часы я везу своему знакомому, мадридскому часовщику.

– Наложить арест, – провозгласил монах.

Едва услышав слово «арест», каждый из присутствующих выбрал себе часы и опустил их в карман. Говорят, что один из них тут же перевел свой экземпляр на один час вперед, желая таким образом ускорить час вкушения трапезы.

– Сеньор, – возразил француз, – я ведь их вез не для вас…

– Но мы-то отбираем их у вас для себя.

– Разве в Испании запрещается смотреть на часы и узнавать, который час? – спросил француз у испанца.

– Помолчите, – посоветовал монах, – а не то мы сейчас начнем изгонять из вас беса. – И он на всякий случай сотворил над французом крестное знамение. Француз так и оторопел, еще больше оторопел наш испанец; пока шел этот разговор, двое мятежников, состоявших при монахах, успели обчистить нашего друга вплоть до кошелька, в котором находилось свыше трех тысяч реалов.

– Ну, а вы, земляк, – спросили его немного погодя, – вы откуда будете? Кто вы такой?

– Я испанец; меня зовут дон Хуан Фернандес.

– … раб божий, – вставил монах.

– И подданный ее величества госпожи королевы, – прибавил испанец довольным и благонамеренным тоном.

– В тюрьму его! – закричал чей-то голос.

– В тюрьму! – заорала тысяча голосов.

– Но за что же, сеньор?

– А разве вам, господин революционер, неизвестно, что у нас нет никакой королевы, кроме государя и повелителя нашего Карла Пятого, благополучно правящего в своей монархии без какого бы то ни было сопротивления.

– Ах, я не знал…

– В таком случае, узнайте и провозгласите…

– Знаю и провозглашаю… – залепетал перепуганный путник, у которого зуб на зуб не попадал от страха.

– А какой у вас паспорт? Ах, тоже французский… Обратите внимание, отец-секретарь, что на всех этих паспортах проставлена дата: тысяча восемьсот тридцать третий год. Что за люди! Как они торопятся жить!

– Так ведь это же и есть текущий год, провались я на этом месте, – проговорил Фернандес, чувствуя, что он вот-вот спятит с ума.

– У нас в Витории, – раздраженно заметил монах, стукнув кулаком по столу, – сейчас первый год христианской эры, попрошу вас не забывать этого.

– Господи боже! Первый год христианской эры! Значит, все мы, здесь присутствующие, еще не родились на свет божий, – пробормотал про себя испанец. – Клянусь господом, дело-то, видно, нешуточное!

Тут испанец окончательно убедившись в том, что он спятил с ума, начал плакать и молить всех святителей рая вернуть ему снова разум.

Мятежники и монахи, тайком посовещавшись между собой, порешили отпустить наших путешественников на волю; история не объясняет причин, но ходят слухи, будто один из них высказался так: хотя мы и не признаем Луи-Филиппа и никогда его не признаем, но вполне возможно, что этот Луи-Филипп сам пожелает выяснить, кто мы такие, а поэтому, во избежание неприятностей от визита подобного рода, следует путников отпустить, но, конечно, не со старыми паспортами, явно непригодными по изложенным выше причинам.

И тогда безголовый глава этой банды повел с ними такую речь:

– Поскольку вы направляетесь в революционный город Мадрид, восставший против Алавы, то поезжайте себе на доброе здоровье, и пусть это останется на вашей совести: правительство нашей великой страны никого задерживать не станет, но паспорта мы вам выдадим настоящие.

И незамедлительно он вручил каждому по паспорту следующего содержания: [193]

Мы, брат Педро Хименес Вака. Предоставляю свободный и беспрепятственный пропуск дон Хуану Фернандесу, вероисповедания римско-католико-апостолического, направляющемуся в революционный город Мадрид по своим собственным нуждам; католический образ мыслей его удостоверяю.

– Добавлю еще, – сказал монах, – что я, отец наместник, утвержденный Верховной хунтой города Витория и повелением его величества императора Карла Пятого, отец почт-директор, находящийся здесь в ожидании почты на Мадрид, дабы отправить ее дальше как следует, отец капитан таможенной стражи и отец губернатор, похрапывающий в соседнем углу, дабы не создавать излишней докуки с Францией, удостоверили католический образ мыслей вас обоих. А так как мы не имеем обыкновения обирать кого бы то ни было, то попрошу вас, сеньор Фернандес, получить обратно ваши три тысячи реалов в переводе на двенадцать золотых унций, что составляет вполне правильный счет.

И тут монах действительно вручил ему эти унции. Фернандес положил их в карман, ничуть не удивившись, что в стране, где тысяча восемьсот тридцать три года составляют один только год, двенадцать унций приравнены к трем тысячам реалов. Пока происходило это объяснение и прощание с отцом наместником и беспечальным губернатором, который спал, прибыла почта из Франции. Прочитав чужую корреспонденцию и разрешив нам лично прочесть адресованные нам письма, могучая монашеская держава занялась отправкой двух путешественников, направлявшихся в Мадрид и так-таки и не разобравшихся в том, действительно ли и на самом ли деле они живут на этом свете или же неприметным для себя образом они скончались на предшествующей почтовой станции.

Все это поведали они по прибытии в революционный город Мадрид, прибавив, что в тех краях никак не пройдешь, не обратившись сначала к швейцару.

Те, кто приписывает климату прямое влияние на поступки людей, – правы. Север всегда давал миру суровых воинов, Юг – нежных любовников, Азия – жестоких фанатиков и бездельников, Греция – героев, Африка – рабов, улыбающееся небо Франции – весельчаков и фантазеров, туманный Альбион [195]– скучнейших мудрецов. Каждая страна имеет свою продукцию: вот почему знамениты персики Арагона, земляника Аранхуэса, перец Валенсии и мятежники Роа и Бискайи. [196]