Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие

— Пегги, да что ты!

— Я знаю. Я знаю, как это все нелепо и глупо. Ты был очень добр ко мне. Я подумала, мне надо зайти и извиниться. Прощай, Джордж.

Следующим вечером он ждал ее, но она не пришла. Так проходил день за днем, но она не появлялась. И вот однажды, читая газету, он наткнулся на заголовок «„Девичий остров" уехал на гастроли в Чикаго».

С этого момента дела у него пошли вкривь и вкось. Он был в отпуске, наслаждался две недели свежим воздухом и теплым солнцем, а вернувшись в «Алькалу», попытался приняться за работу, но попытка ему плохо удалась. На улице было бабье лето — самая плодотворная пора для любого автора. Но ночь за ночью он уныло сидел за столом, а потом устало ложился в кровать. Он не мог работать, но его мозг пребывал в лихорадочном состоянии. Что-то было не так. Он знал, что это, но упрямо отказывался себе в этом признаться. Все дело в Пегги. Только сейчас он понял, что она для него значила. Он называл ее в шутку талисманом, но это оказалась не шутка. Потеряв ее, он совершенно потерял возможность работать.

Ему было одиноко. В первый раз за свое пребывание в Нью-Йорке он по-настоящему это ощутил. В самые черные дни ему было достаточно взглянуть на фотографию, и боль проходила, но сейчас она потеряла свои былые чары. Ничто не держало его в этом листе картона. Его мысленный взор каждый раз обращался к маленькой темноволосой девчушке, имевшей привычку сидеть на краешке стола, улыбаться и задавать прямые вопросы, открыто глядя на него большими серыми глазами.

А дни все шли, однообразные в своей монотонности, лишь ее мысленный образ сидел все там же и улыбался ему.

Пришла осень, а с ней — и открытие театрального сезона. Одна за одной на Бродвее стали зажигаться электрические афиши, говоря прохожим, что унылые вечера в прошлом, и Нью-Йорк, наконец, становится самим собой. В том театре где раньше шел «Девичий остров», готовили новый водевиль и отель был снова полон танцовщиц. Снова стал он слышать обрывки оживленных разговоров у себя за дверью, и тщетно надеялся услышать ее голос.

Он потерял сон. Он пытался писать, но мысли мешали сосредоточиться. Вдруг в один из таких вечеров он услышал стук в дверь. Он вскочил, опрокинув чернильницу, но это был репортер, ошибившийся дверью, который потом очень долго удивлялся, что ж такого он совершил, чтобы вызвать такой отпор.

Но у Бродвея есть свой бальзам. Грустные мысли уходят, когда он зажигает свои огни и до краев заполняется веселой публикой. В последнее время Резерфорд выработал привычку обходить окрестности Сорок Второй улицы как раз перед началом вечерних спектаклей. Сам воздух был пропитан беззаботностью и весельем, и ему нравилось наблюдать за прохожими, представляя их персонажами своих будущих рассказов.

В одно из таких путешествий он забрел на какую-то площадь. Как раз закончился спектакль, и театры освобождались от публики. Такие часы были лучшими в его прогулках. Он отошел на противоположную сторону и в этот момент заметил Пегги.

Она стояла на углу, застегивая перчатки. Через мгновение он был рядом с ней.

— Пегги! — воскликнул он.

Она выглядела бледной и уставшей, но, обернувшись к нему, порозовела и протянула ему руку. В ее манере не было ни малейшей неловкости, было видно — она была искренне рада снова увидеть его.

— Где ты пропадала? — спросил он. — Я уж и не думал тебя увидеть.

Она с любопытством посмотрела на него.

— Ты скучал по мне, Джордж?

— Ну, конечно, скучал! Вся моя работа совсем без тебя расклеилась.

— Я приехала только вчера вечером. Играю в новой пьесе. Джордж, если б ты знал, как я устала! Мы репетировали целый день!

Макси взял ее за руку.

— Пошли, поужинаем. Тебе надо подкрепиться. Черт возьми, Пегги! Я действительно рад тебя видеть! Ты способна дойти до ресторана, или я тебя туда отнесу?

— До ресторана я дойду, но, Джордж, у тебя что, умер богатый дядюшка?

— Пегги, не беспокойся. Это особый повод. Я думал, я никогда тебя больше не увижу. Я сейчас готов купить всю гостиницу!

— Ограничимся ужином. Джордж, а я смотрю, ты не так уж и прост.

— Да уж, о многих моих чертах ты даже и не подозревала!

Было видно, что в этом ресторане Пегги была известной личностью. Главный официант, Поль, по-отечески заулыбался, когда она входила в двери, два-три посетителя сразу повернулись, когда она проходила мимо их столиков. Остальные официанты незаметно перемигнулись, но Макси был слишком увлечен, чтобы хоть что-нибудь заметить.

Несмотря на все ее протесты, он заказал утонченный и очень дорогой ужин. Особенно придирчив он оказался в выборе вин. Официант, питавший некоторые сомнения на его счет, сразу поменял точку зрения и отправился выполнять заказ, размышляя о том, что никогда не следует судить о клиенте по одежке. Вероятно, данный субъект был из тех эксцентричных миллионеров, которые так любят неузнанными бродить по городу.

— Ну как? — спросила Пегги

— О чем ты? — отозвался он.

— А ты загорел, Джордж.

— Да, был в Кэтскилс.

— Так и тянет в деревню?

— Бродвей тоже ничего!

— Да? Ты начинаешь замечать? Ну и ну! Значит, я вовремя вернулась! Весь этот Дикий Запад меня порядком утомил. Джордж, если кто-то захочет тебя сдвинуть дальше Одиннадцатой авеню, ни в коем случае не соглашайся. За ее пределами в этом мире просто нечего делать! А как с твоим сочинительством?

— Неплохо, но без тебя у меня не было талисмана. Мне удалось попасть в один еженедельник. Там длинный рассказ, и платят за него немало. Именно поэтому я и могу угощать таких великих актрис, как ты.

— Я читала его в поезде, — сказала Пегги. — Очень интересный! Перепиши-ка его для сцены, за это еще лучше платят.

— Я знаю, но кто захочет работать с неизвестным автором?

— Уинфред Найт взялся бы это поставить. Ты его знаешь?

— Видел как-то в журнале. Вид у него умный.

— Он — то, что надо. Если он только получит подходящую вещь, он для нее все сделает! Это как в картах с большими ставками. Сейчас у него поганая пьеса, и скоро он станет рыскать в поисках новой постановки. Если надо, дойдет до Коннектикута.

— Что ж, пускай обратит свой взор ко мне, — ответил Резерфорд. — Кто я такой, чтобы препятствовать его простым и понятным желаниям? Завтра же и начну.

— Конечно, а я помогу. Я немного знакома с ним и могу тебя просветить. После этого Уинфред будет радоваться любому твоему персонажу, как ребенок.

Макси поднял бокал.

— Пегги, ты даже больше чем талисман. Тебе пора взимать с меня комиссию! Ума не приложу, как люди могут писать без такой поддержки. Интересно, какие у них здесь самые дорогие сигары? Надо мне их купить. Положение обязывает. Мы, модные драматурги, не имеем права курить на публике всякие там дешевые суррогаты.