Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

— На концерте!.. — повторил он. — Да уж, я там был!..

— Сыграл эту сцену?

— Да уж, сыграл. Они выпустили нас сразу после викария.

— Хотели скорей провернуть то, что похуже? Хьюго с бесконечной скорбью поднял руку.

— Не шути, Джон. Не глумись. Не измывайся. Я — человек конченный. Пришел за утешением. Выпить что-нибудь есть?

— Немножко виски в том шкафу.

Хьюго поднялся, совершенно уподобившись русскому герою.

— Не слишком крепко? — озабоченно спросил Джон. — Может, еще водички?

— Ну, что ты! — отвечал страдалец, выпил весь бокал махом, налил его снова и вернулся в кресло. — Какая водичка! Лучше вообще не разбавлять.

— Что случилось? — спросил Джон.

— А ничего виски! — заметил Хьюго. — Совсем даже ничего.

— Сам знаю. Что случилось? Хьюго снова помрачнел.

— Старик, — сказал он, — мы провалились.

— Да?

— При чем тут «да»? Ты что, так и думал? Я вот очень удивился. Это же верный успех! Конечно, нельзя было ставить нас в начале. Перед серьезной сценой публику надо расшевелить.

— А случилось-то что?

Хьюго опять поднялся и наполнил бокал.

— Сюда, в этот Радж, — начал он, — проникает тлетворный дух. Я бы так сказал, дух беззакония и распутства. Освистали бы меня несколько лет назад? Да ни за что на свете!

— Ты не играл здесь «Юлия Цезаря», — напомнил Джон. — У каждого есть свой предел.

Довод был убедителен, но Хьюго его не принял.

— В доброе старое время я мог бы читать им монолог Гамлета. Нет, дело в беззаконии. Я бы даже сказал, в большевизме. Сзади стояли какие-то субъекты с Бадд-стрит. Раньше бы их никто не пустил. Начали они сразу, шикали на викария. Я думал, они хотят, чтобы он закруглялся, не задерживал номеров, а только выйдем мы с Ронни, они обалдеют. Но нет. Только мы начали, слышу: «Вон!», «Долой!», «Брысь!»

— Понятно. Они не обалдели.

— В жизни так не удивлялся! Да, конечно, Ронни подкачал. Забудет текст и говорит: «Ой, простите!». Но он сегодня расстроен. Получил письмо от Бессемера, это его слуга, они много лет вместе. Ты бы видел, как этот Бессемер гладит брюки! Да, так вот, он женится. Когда на душе такое бремя, Брута играть нельзя. Сложная роль.

— Публика подумала то же самое, — предположил Джон. — А дальше что было?

— Ну, играем мы, дошли до строчек про «яд хандры», и тут эти пролетарии стали швыряться овощами.

— Овощами?

— Большей частью, репой. Понимаешь, что это значит?

— В каком смысле?

— В таком, что они подготовились. Иначе зачем брать на концерт репу?

— Ощутили, наверное, что она им понадобится.

— Нет. Это все большевики, о которых столько пишут.

— Ты думаешь, Москва им платит?

— Скорее всего. В общем, мы растерялись. Ронни стукнуло по голове, он убежал. Диалог один не сыграешь, так что я тоже смылся. Насколько помню, на сцену вылез Байуотер и стал рассказывать анекдоты про ирландцев со шведским акцентом.

— Репу кидали?

— Нет, вот что странно. Дело ясное, большевики. Ты посуди, он порет черт-те что — и ни единой репы. А мы с Ронни… Ладно, — голос у Хьюго стал зловещим, — больше я здесь не выступлю. На будущий год придут, а я им скажу: «Как? После того, что было?!» Спасибо за виски. — Хьюго встал и отрешенно двинулся к столу, — Что ты делаешь?

— Работаю.

— Работаешь?

— Да.

— А что такое?

— Счета. Оставь ты эти бумаги!

— Это вот — что?

— Это, — ответил Джон, выхватывая бумагу и кладя ее подальше, — схема альфа-сепаратора. При помощи центробежной силы может обработать в час две тысячи семьсот двадцать четыре кварты молока. К нему присоединена маслобойка, а также кипятильник, который при 70° по Цельсию уничтожает вредоносные и нейтральные бактерии.

— Да?

— Без всяких сомнений.

— Вот как? А ну ее! — заметил Хьюго.

Хьюго пересек ту полосу гравия, которая лежала между двором и домом, нашарил в кармане ключи от черного хода и открыл дверь. Целью его была столовая. После виски стало настолько легче, что он решил принять новую дозу. Средство найдено, и несколько рюмочек, по всей вероятности, развеют мрак, которым он обязан местным большевикам.

Царила тьма. Даже стул, на который он наткнулся подбородком, не мог преградить дорогу к вожделенному погребу. Вскоре он нашел ручку двери, повернул ее, вошел — и тут же услышал странный звук.

Да, странен был сам звук. Так звучат шаги по гравию. Кто же, подумал Хьюго, может ходить под окном в такое время? Он собирался зажечь свет, но помедлил и подождал, напряженно вслушиваясь. Через секунду-другую в среднем из трех окон завиднелись очертания человека. Судя по всему, человек собирался войти в дом, и Хьюго подивился его наглости.

Сам он трусом не был. Мало того, он был и силен, и храбр. В Кембридже он однажды боксировал за университет в легком весе, а в Лондоне дал на чай швейцару таблетку аспирина. И этого мало; хотя он думал, что у Джона едва утолил жажду, на самом деле он был достаточно пьян. «Иногда, — пишет один известный врач, — виски не производит явного эффекта. Однако в других случаях действие его достаточно сильно, чтобы вызвать алкогольное отравление». Хьюго был явно отравлен. Он бы пылко отверг самую мысль о том, что он напился, наклюкался, даже надрался, но что до отравления, споров быть не могло.

Именно поэтому он живо обрадовался, когда многие хозяева скорей испугались бы. Он был готов откусить голову любому вору. Лучась и сверкая алкоголем, равно как и духом приключений, он зажег свет и увидел хилого человечка с нафабренными усиками.

— Остановись! — воскликнул он, мгновенно переселяясь в сцену из «Цезаря».

Грудь непрошеного пришельца раздирали разные чувства, но радости среди них не было. Если бы Твист страдал сердечной слабостью, он бы испустил дух, а так — застыл на месте, часто моргая.

Хьюго тем временем узнал в нем своего старого знакомца.

— Вот это да! — воскликнул он. — Старый добрый Твист! Целитель страждущих!

Он резво хихикнул. Память у него была хорошая, и он, тем самым, помнил, что этот человек чуть не сорвал прекраснейшую сделку и, в довершение бед, отказал ему в ничтожнейшей сумме. От такого субъекта можно ждать чего угодно, даже того, что он сочетает врачевание с воровством.

— Ну, что ж! — сказал Хьюго. — Припомни мартовские иды! Припомни, как великий Юлий пал за справедливость. Кто его убил? Какой злодей посмел его коснуться, о справедливости и не помыслив? Ответь же мне, ничтожнейший из смертных!

Твист нервно облизал губы. Он не совсем понял вопрос, но любые слова дошли бы до него как в тумане.

— Я мог бы душу выплакать из глаз! — сообщил Хьюго.

Мог бы это сделать и Твист. С горечью вспоминал он, что пренебрег советом умнейшей сороки Вустершира. Однако сдаваться он не хотел. Да, Мыльный справился бы лучше, но Мыльного рядом не было. Пришлось взяться за дело, не обладая вкрадчивой манерой и красноречием сообщника.