Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

— Я не думал, что ты… хочешь меня видеть.

— Господи! Почему?

— Не знаю.

Они замолчали. Джон терзался тем, что недостоин дара небес. Бормочет какие-то глупости… На мгновение он увидел себя ее глазами. Где она только ни бывала, кого ни видела! Ловкие, любезные, галантные… А манеры, a savoir faire! [93] Сноровка (франц.). Мучительное смирение сковало его.

Ну, хорошо, а все-таки она пришла с ним повидаться. Обретя немного уверенности, он стал лихорадочно искать слов, которые выразили бы, как он ценит благоволение небес, но тут она сказала:

— Джонни, пойдем к этому рву.

Сердце его запело, как утренняя звезда. [94] Сердце его запело как утренняя звезда — перифраза стиха из книги Иова (38:7). Ему бы это в голову не пришло, но теперь он увидел, как прекрасен такой замысел. Он попытался выразить свою мысль, и опять не нашел слов.

— Что-то ты не рад, — сказала она. — Наверное, думаешь, мне пора спать.

— Нет.

— Или сам хочешь спать.

— Нет.

— Тогда пойдем.

И они молча пошли ко рву по тисовой аллее. Тихая прелесть ночи окутала их, как мантия. В аллее было так темно, что даже Пэт не мерцала.

— Джонни!

— Да?

Что-то мягкое и благоуханное ткнулось в него, и он обнаружил, что держит ее в объятиях. Конечно, он тут же ее отпустил, а она нервно засмеялась.

— Прости, — сказала Пэт. — Споткнулась обо что-то. Джон не ответил, да и не мог бы. Во внезапном озарении он понял, почему так неловок. Дело в том, что ему очень хочется обнять и поцеловать ее. Он резко остановился.

— Что случилось?

— Ничего, — отвечал Джон.

Мирская мудрость, бледная дева с поджатыми губами и кротким угрожающим взором, зашептала ему на ухо: «А стоит ли?» Пещерный человек, проснувшийся в нем, нырнул обратно, в темную древность. «Конечно, не стоит», — подумал современный Джон. В конце концов, тогда в Лондоне, она ему ясно показала, что может предложить только дружбу. Так что же, разбивать это хрупкое сокровище ради прихотей какого-то предка, которому бы не грех и устыдиться? Слава Богу, пронесло.

Ведь читал же он, как девушки восклицают: «Ах, ты все испортил!» Нет, портить нельзя. Дойдя решительным шагом до воротец, за которыми была лесенка, он браво их распахнул и предупредил:

— Осторожно!

— А что? — суховато спросила Пэт.

— Да вот, ступеньки.

— О? — откликнулась Пэт.

Он следовал за ней, думая о том, что лучшая в жизни ночь пошла как-то не так. Девушки — странные созданья, тонкие, что ли. То одно настроение, то другое. Пэт молчала, когда он выволакивал лодку; молчала и позже, когда та заскользила по воде, унося их в звездный прохладный мир, где царит тишина и темные деревья четко очерчены на фоне неба, словно вырезанные из картона.

— Тебе удобно? — наконец осведомился Джон.

— Спасибо, вполне.

Тут настроение снова сменилось, голос ее стал мягче.

— Как хорошо! — сказала Пэт, устраиваясь на подушках. — Помнишь, когда-то у вас была только плоскодонка?

— Хорошее было время! — вздохнул Джон.

— Да, — согласилась Пэт.

Очарование летней ночи снова оборвало беседу. Стояла тишина, если не считать шелеста крохотных волн и плеска весел. Вдруг над лодкой пронеслась летучая мышь, а у островка, пристанища птиц, что-то шумно подпрыгнуло.

— Щука? — предположила Пэт.

— Очень может быть.

Пэт выпрямилась, а там — наклонилась вперед.

— Отец был бы рад, — сказала она. — Он спит и видит, как бы половить тут щук. Джонни, хоть бы кто прикончил эту дурацкую ссору! Отец упираться не будет, если твой дядя что-нибудь сделает. В конце концов, он очень плохо поступил. Мог бы попросить прощения.

Джон ответил не сразу, думая о том, что каяться дядя не любит. Упрям — это еще мягко сказано. Свиньи склонялись перед ним, а мулы с большой пользой могли бы у него поучиться.

— Понимаешь, — выговорил Джон, — он такой человек…

— Тебя-то он выслушает!

— Как знать…

— Ты попробуй. Пойди и скажи, что отец ждет первого шага. Господи, это же истинный пустяк! Он его чуть не убил.

— Попробую…

— Джонни, я тебя прошу! Мне очень трудно. Отец увидел, что я стою с Хьюго, и страшно разорался. Знал бы он, что я тут с тобой! Он запретил мне разговаривать со всеми вами, даже с Эмили, хотя с ней я и сама бы… В общем, ни с ослом, ни с волом. [95] …ни с ослом, ни с волом — перифраза десятой заповеди Десятисловия (см. Исх. 20:17, Втор 5:21). Проклял всех до единого, даже мышей на кухне. Я всегда была здесь как дома, а уж ты мне…

Джон застыл, держа весло над водой.

— … просто как брат.

Весло шумно опустилось, куда следует.

— Наверное, — продолжала Пэт, — нынешнее девушки чихали бы на отцов, а я — не могу. Дело не в том, что он рассердится. Ему будет больно. Вот я и пришла тайком, хотя очень не люблю врать. Поговори ты со старым боровом! Нежно так, по-матерински.

— Пэт, — сказал Джон, — я не знаю, как это сделать, но непременно сделаю.

— Молодец! Смешной ты, честное слово. Вроде — размазня размазней, а вдруг…

— Размазня? — переспросил Джон — Это в каком смысле?

— А ты сам не знаешь?

— Размазня!

— Ну, такая каша.

Звезды бодро сверкали, и все же было темно, лица ее он не видел; однако предполагал, что на нем, то есть на лице, играет насмешливая улыбка. Обычно это сражало его, но сейчас ввергло в неописуемую ярость. Лодка угрожающе накренилась.

— Какой ты прыткий! — сказала Пэт.

— Да? Я же — каша. Пэт хихикнула.

— Ты обиделся, Джонни? Прости, пожалуйста. Ты не каша. Ты просто… ну, благоразумный. Или мудрый, что ли…

Опять эта мудрость! Проплыла ондатра, оставив на воде подобный вееру след. Звезды мерцали и подмигивали. На островке вспорхнула птица. Мудрость! Может быть, Пэт имеет в виду… или намекает…

Нет, конечно! С чего он взял? Там, в аллее, он действовал точно так, как надо. Послушайся он брутального предка в какой-нибудь медвежьей шкуре, ему бы не было прощения. Да-да, «как ты все испортил!», именно так. Быть может, в свое время предок вполне преуспевал, но не в наши же дни!

Думая все это, Джон рьяно работал веслом и вызвал еще один упрек.

— Куда ты несешься? Хочешь поскорей от меня избавиться?

— Нет, — ответил он.

— А вообще-то пора спать. Знаешь что, высади меня у моста. Я не слишком много прошу? Ты ведь утомился…

Джон проехал в тот день двести миль, но совсем не устал. Плыть он мог сколько угодно.

— Хорошо, — отвечал он.

— Спасибо, — сказала она. — Только помедленней, если можно. Все-таки, на воде так приятно… Далеко еще до Уголка Призраков?

— Вон он.

— Ну, не пугайся.

Ров, окружавший усадьбу, прорыл первый Кармоди в ту пору, когда домовладельцы создавали препятствия для посетителей. С умягчением нравов цель его была забыта, и позднейшие хозяева расширяли ров, украшали, уснащали островками, по возможности приближая к живописному озеру. Для вящего сходства посадили несколько мрачных тиссов, между которыми, однако, протекал узкий поток воды. Тот, кто не пугался зловещей кущи, вскоре выходил на простор и, миновав мост, оказывался у реки.