Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

— Хороший денек! — заметил он.

— Где?

— Да здесь. Вот этот.

— Я рад, что ты так считаешь, — сказал Хьюго, хватая кузена за рукав. — Мне нужен совет. Ты, конечно, тюря и размазня, но разум у тебя есть. Понимаешь, я влип, как последний осел.

— А что ты такое сделал?

— Обручился с Пэт.

Сказав это, Хьюго привалился к перилам и посмотрел на Джона с мрачной радостью.

— Да? — проверил Джон.

— Что-то ты не удивился!

— Удивился, и еще как. А почему ты…

Хьюго, выпустивший было рукав, снова сжал его, для вдохновения.

— Помнишь, я тебе говорил, что у Ронни лакей женится? Такой Бессемер.

— Помню. У него еще уши какие-то.

— Да, как крылья у аэроплана. Но он вчера женился. Гостей принимал у Ронни.

— Вот как? Хьюго вздохнул.

— Сам знаешь, старикан, есть что-то такое в этих свадьбах. Не хочешь, а рассиропишься. Может, это от крюшона. Я предупреждал, опасный напиток. Ронни резонно ответил, что не намерен расходовать шампанское на субъекта, который тебя бросил. В общем, крюшону было — залейся, и так через час что-то на меня накатило.

— Что именно?

— Такая, знаешь, тоска. Как говорится, все скорби мира.

— Это, скорее, от крабов.

— Может быть, — согласился Хьюго, — но и крюшон помог. Сижу, горюю о роде человеческом и вдруг — бац! — все понял. Насчет Пэт.

— Ты ее пожалел?

— Естественно. Вот смотри, сколько я ни бьюсь, она на тебя — ноль внимания. И тут мне что-то подсказало: да она же меня любит!

— То есть как?

— Наверное, это все-таки крюшон. И вообще, сам знаешь, свадьба… В общем, подумал я так и написал ей письмо. Все-таки, жаль человека!

— Почему? Она же еще за тебя не вышла.

— Ну, чтобы все улеглось, пошел я в парк, к Серпентину. [98] Серпентин — пруд в Гайд-парке. Письмо оставил у Ронни, на письменном столе. На воздухе стало полегче, я немного одумался. Нет, она девушка хорошая. Если уж на ком жениться, лучше на ней. Но зачем? У меня столько дел, я не вправе себя связывать.

Хьюго снова посмотрел на воду, словно решая, не броситься ли вниз.

— Крошу я уткам пирог, и вдруг — как озарило: надо скорей порвать письмо. Прихожу — а его нет. Теща эта, толстая такая, левый глаз косит, крутилась на кухне. Подъедала за нами, что ли. Она и сказала, без зазрения совести, что дала письмо зятю, чтобы он бросил по дороге.

— Вот это да! — воскликнул Джон.

— Вот, — согласился Хьюго, — это да. Схватил я такси, помчались мы на вокзал, а поезд уже отходит. Бессемера я, правда, увидел, он высунулся из окна, чтобы отвязать от ручки белый атласный башмачок. Ну, я попятился, налетел на носильщика…

— А дальше что?

— Вернулся к Ронни, посмотреть расписание. Ты знаешь, что в этот Радж почти не ходят поезда? На 5.16 я не успевал, а следующий — 9.20. На него я тоже не попал, спутал с горя время. В общем, приехал на товарном, то есть на молочном, это 3.00 ночного времени. Мучения описывать не буду. Сразу помчался к Пэт, то есть к их дому, чтобы перехватить письмо.

— Почтальон бы его не отдал.

— Ему и не пришлось, он уже возвращался. Я стоя заснул, но вышла Пэт, мы с ней поздоровались. А потом она и скажи: «Спасибо. С удовольствием за тебя выйду».

— А ты что?

— Ну, я тоже сказал «Спасибо» или что-то в этом духе и отправился в «Герб». Там я, кажется, заснул, потому что помню одно — как старый Джадвин отчищает от джема мою голову. Пошел я сюда, чтобы все обдумать. Вот ты и скажи мне, как выкрутиться?

— Да, нелегкое дело…

— То-то и оно. Выкрутиться надо, сердце ей разбивать нельзя.

— Нужна особая осторожность.

— Вот именно.

Джон немного подумал.

— Когда вы с ней обручились? — уточнил он.

— Часов в девять.

— Ты уверен?

— Как раз после первой почты.

— Вроде бы ты стоя поспал?

— Ну, это недолго. А в чем дело?

— Сейчас узнаешь. С тех пор прошло больше десяти минут?

— Конечно!

— Тогда не беспокойся. Десять минут назад с Пэт обручился я.

Когда Джон вернулся, Пэт стояла у кустов лаванды. Легкий ветерок играл в волосах с солнечным лучом.

— Ну, как? — спросила она.

— Все в порядке.

— Ты ему сказал?

— Да.

Пэт откликнулась не сразу. Над лавандой летали пчелы.

— Он очень страдал?

— Ужасно! Но совладал с собой. Когда я уходил, он был вполне спокоен.

Развить эту тему не пришлось, так как что-то укололо его в правую ногу. По-видимому, пчела, которой приелась лаванда, решила попробовать что-то новое. Джон собрался ее отогнать, но Пэт проговорила:

— Джонни!

— Да?

— Нет, ничего, я просто подумала…

— О чем?

— О тебе.

— Обо мне?

— Да.

— Что именно?

— Ты — самый лучший на свете.

— Ну, что ты!

— Да-да! Почему я столько лет не догадывалась? Самый добрый, самый умный, самый красивый, в общем — ангел.

Он обнял ее и время послушно остановилось.

— Пэт!.. — тихо сказал он.

Да, конечно, пчела. Выбирает место получше. Ну и Бог с ней! В конце концов, пчелиный яд полезен при ревматизме.

Перевод с английского Е. Доброхотовой-Майковой

Склонившись с вилкой в руке над кухонной плитой в своем большом и неудобном сассекском доме, Генри Параден изготовился разбить яйца на сковородку. Глаза его сузились, сжатые губы выдавали крайнее напряжение. Не хватало белой марлевой повязки и парочки медсестер за спиной, чтобы довершить сходство с Беном Кейзи [99] Бен Кейзи — красивый и решительный нейрохирург, герой одноименного сериала, выходившего на американском телевидении в 1961–1966 гг. Бена Кейзи играл Вине Эдварде (1928–1996). в телевизоре, выполняющим сложную операцию на мозге.

В щедрые времена Регентства, когда знаменитый Красавчик Параден выстроил Эшби-холл, в доме насчитывалось пятьдесят душ прислуги, включая конюхов, садовников, кучеров и псарей; нынче штат сократился до жены местного фермера, некой Макпис, да и та приходила только к двенадцати. К завтраку ожидались сам Генри и его племянница Джейн Мартин, приехавшая погостить на лето.

Как раз когда резиновое месиво особенно расскворчалось, дверь открылась, и вошла Джейн, миниатюрная белокурая девушка, похожая на хорошо одетую дриаду. Она чмокнула дядю в макушку и критически взглянула на сковородку.

— Чересчур смело, — произнесла она с осуждением.

— Э?

— Яичница. Безопаснее сварить всмятку. Она будет жесткая.

— Я люблю жесткую. Ты уезжаешь?

— Через минуту.

— В Лондоне жарко.

— Наверное. Но я обедаю с Лайонелом и хочу навестить Алджи.

Упомянутый Алджи был ее брат — из тех птичек небесных, которые не жнут, не сеют, но каким-то неведомым образом ухитряются жить припеваючи. Генри как-то высказал гипотезу, что Алджи питают вороны. Других объяснений его здоровью и благополучию сыскать не удавалось.